Но он уже нервничал и поторопился, Витольд Адамович: зажимы, которые удерживали Ваню Крика, убрались раньше, чем кресло встало вертикально. Тот шлепнулся на пол на четвереньки.

– Ы‑ы‑ы…– не то промычал, не то прорыдал он. – Ы‑ы… три месяца до защиты оставалось, три месяца! Я бы, может, потом и сам вернул, по‑хорошему… Все сбережения вложил, думал: двадцать минут позора и обеспеченная старость, а вы‑ы! Ы‑ы‑ы!.. – он мотал головой и не проявлял желания подняться; ягодицы белели над приспущенными штанами. – Куда ж мне теперь – снова фарцевать?!

– Сочувствуя в принципе, вашему стремлению вернуться к честной жизни, – ровным голосом произнес Витольд из‑за стола, – не могу не заметить, что возвращаться‑то к ней надо честным путем. На столике в приемной вы найдете брошюры по аутотренингу, самососредоточению, йоговским дыхательным упражнениям, а также на философские темы. Многие именно так приобретают ясность ума и силу духа, а не скупкой краденых сутей. Не все еще потеряно, Иван Степанович, ваши стремления могут исполниться.

– Да на подтирку мне ваши брошюры! – Крик вскочил на ноги, поддернул штаны, запахнул пиджак. Выпавший из кармашка микрокалькулятор‑расческа хрустнул под его каблуком. Сильно изменился человек: и в лице не осталось следов интеллектуальности, и слова вылетали изо рта резко и невнятно, как плевки шелухой. – Думаете, вы меня приделали? Ничего, Ваня Крик еще свое докажет, Ваня Крик вас всех обведет, продаст и купит, гады, рас‑про… … …!

И он вышел, вихляя бедрами, придерживая полы кремового клифта.

В этот миг Семена Семеновича, заглядевшегося на сцену, кто‑то пребольно, с вывертом ущипнул за бок. Он привскочил, сказал “Ой!”, оглянулся: рядом стояла старушка божья, лакомый кусочек – Клюкина. У нее как раз изъяли “девичьи сути”, она вышла и наблюдала действия над Крикуновым.

– У, аспид, язвить тя! – произнесла она шипящим голосом. – Изгаляешься над людьми!.. – и снова потянулась ущипнуты Глаза ее горели голубым ведьминским огнем.

– Иди, бабушка, ступай с богом, – отстранил ее начальник отдела, направил к двери. – Без тебя тошно.

Та удалилась, что‑то бормоча под нос.

Но самое сильное впечатление сцена изъятия сутей произвела на певца. Он сидел, приподняв руки от поручней кресла, подтянув ноги, смотрел на ужасное устройство, ожидая, что и его вот‑вот спеленают зажимы, то на Звездарика. Лицо было бледное.

Семен Семенович понял его состояние.

– Нет,–мягко сказал он,–успокойтесь, с вами ничего подобного не будет. Объяснение ваше считаю достаточным. К тому же у нас в розыске певческое дарование сейчас не числится… Только знаете что, – продолжал он задушевным тоном, когда Контрастюк с облегчением встал с КПС и вытирал платком лоб, – эта ваша выходка с кукишами – она ведь показывает, что то высокое начало, артистическое дарование, которое возносит вас в жизни и заставляет нас, зрителей, и слушателей, благодарить вас аплодисментами, – оно, понимаете ли, хоть и не краденое, не перекупленное, но все‑таки еще не совсем ваше.

– Здрасьте, а чье же? – округлил глаза певец.

– Частично от природы: сам певческий дар, голос, слух. Частично – от ваших преподавателей. А своего личного, человеческого вы вложили пока мало. Вам нужно и другие черты психики подтягивать до уровня вашего прекрасного голоса, понимаете? А то ведь, если в будущих пси‑полетах затеряется или – чего не бывает! – будет похищена ваша главная способность, окажется трудно доказать, что она у вас была.