Уже вечером самого первого дня к ним пришли трое тысячников, чтобы проводить колдунов во «дворец». Гуннир идти отказался, чему все (включая провожатых, знакомых с ним по Делделену) только обрадовались.

Оказалось, что добраться до грязного трехэтажного дворца лишь немногим легче, чем преодолеть Барьерные горы. Улицы Великого Стойбища, самого ужасного и гротескного города в мире, Алутака‑Серенама, больше походили на застойные грязевые реки. Кочевники не утруждали себя даже минимумом благоустройств вроде деревянных тротуаров или сточных канав. Да и где взять дерева или камня для настила улиц в степи? Помои из тысяч лачуг и древних, обветшавших шатров лили под ноги прохожих; стоило накрапать дождю – он тоже добавлял свою долю на глиняные ложа кривых переулков. Кони и люди месили эту кашу днем и ночью, исправно не давая ей просохнуть. Впрочем, жарким летом тут могло быть и сухо… но что об этом гадать людям, попавшим сюда в дождливый сезон?

Казалось, жителям города не сидится на месте и они постоянно бродят туда‑сюда в сопровождении разнообразных животных, от коров до собак. Улицы были запружены, хотя серый день быстро угасал и вокруг таились густые черные тени. Никто не думал выражать почтение гостям города или славным полководцам царя: люди и скотина настырно лезли им под ноги и мешали пройти, не желая сворачивать и уступать дорогу. Только плети дюжих телохранителей и самих степных генералов заставляли невеж с проклятиями уходить прочь. К концу пути лейденцы выглядели так, словно только что прошли тяжелую битву или пробежали пешком несколько льюмилов со свернутым шатром за спиной.

У оригинального забора из перевернутых набок повозок случилась новая неприятность. На воротах (это тоже была повозка, только на сей раз стоящая на колесах) сидели длинноусые оборванцы, пожирающие стылую баранину и наотрез отказавшиеся впустить делегацию во «дворец».

– Царь обожрался браги! – орали они. – Ему как раз ставят клизму; уже троим сегодня он снес башку. Если пройдете туда, назад вернетесь уже короче на голову.

Тысячники с визгливыми ругательствами набросились на стражей и стали лупить их по головам рукоятями кнутов. Те не остались в долгу: одному из полководцев залепили в лоб гигантским мослом. Бедняга упал в грязь и не мог оттуда подняться, пока ему не помогли телохранители.

Сорген в ужасе закрыл лицо ладонями; Рогез глазел на лейденские придворные ритуалы, раскрыв рот, а Хейла зло хмурилась. Тем временем их провожатые доказали, что их не зря поставили командовать тысячами кочевников. Умело командуя телохранителями и орудуя кнутами, они прорвались во двор и отодвинули закрывавшую вход повозку. Стражи были посрамлены и бежали, не докончив ужина.

Во дворе царили те же самые грязь и суматоха, что и снаружи. Прямо на входе, у стены валялось неподвижное тело – не то труп, не то спящий пьяница. Вдоль перевернутых повозок, по кучам мусора носилась растрепанная курица, а за ней гонялся полуголый, неуклюжий человек с мечом. Когда они пересекли путь направляющейся к дверям группы, курице удалось проскользнуть. Ее преследователь был не так проворен и врезался в одного из тысячников. После мощного пинка охотник за курицами отлетел обратно и растянулся в луже. Что было дальше, Сорген увидеть не успел – они вошли внутрь «дворца».

Их встретил темный, воняющий мочой коридор, в котором главное было не споткнуться. Рогез с проклятиями на устах достал из кармана волшебный огонь, чтобы хоть немного осветить дорогу. Тысячники немедленно шарахнулись от него и испуганно закудахтали.

– Как ты думаешь, получив этих людей в союзники, мы приобретем или потеряем? – шепотом спросил Сорген у Хейлы.

– Рада бы ответить, – прошипела та, – но я изо всех сил стараюсь не наблевать.