Подумывала Эрилл и о более сложном гриме: каучуковые прокладки под щеками изменяют форму лица, серебряные вставки делают нос вздернутым, специальные серьги меняют форму ушей… Поразмыслив, она решила отказаться от всего этого. Такой грим нелегко было накладывать и еще труднее постоянно носить. При досмотре полицией, не говоря уже о тщательном обыске, этот обман обнаружился бы. В общем, решено было ограничиться тем гримом, который можно было бы не менять неделями. Обнаружит кто-нибудь эту маску на лице театрального рабочего — у него всегда есть убедительный довод: желание скрыть уродство. Шанс, что Джарво кто-нибудь узнает, был ничтожен. Слишком мало осталось в живых тех, кто знал его в лицо. А изуродованных, искалеченных войной солдат в Ингольди сшивалось немало.

Что касается работы, ее для Джарво удалось найти сравнительно легко. Вернувшись в столицу Шапели, Эрилл и Боури обратились в Театральную Гильдию, где их уже знали, и писари определили их в Центральную труппу города. Театр переживал неплохие времена Империи постоянно требовались новые патриотические зрелища, прославлявшие воинов Сатаки, Меч Сатаки под командой Кейна, Пророка Ортеда и предвещавшие приход Новой Эры. Постановки были масштабными, с огромным количеством декораций, реквизита и спецэффектов. Для здоровяка Инсеймо работы за сценой было хоть отбавляй.

Джарво проводил дни и ночи в мыслях об Эскетре. Чувство собственного бессилия он пытался заглушить, собирая сведения о системе обороны Ингольди, о подступах к Седди, о структуре управления городом и войсками Пророка. Такие сведения оказали бы неоценимую услугу любой неприятельской армии, но для Джарво они означали лишь возможные пути для осуществления его цели — вызволения Эскетры.

Его миссия оказалась куда труднее, чем он легкомысленно полагал поначалу. Столица империи жила в атмосфере подозрительности и страха. То, что ускользало от бдительного ока Стражей Сатаки, немедленно сообщалось им не менее бдительными гражданами, желающими подтвердить свою лояльность властям и получить полагающееся за донос вознаграждение. В Седди не пускали никого, кроме особо приближенных к властям. Круглосуточно крепость охранялась весьма толково расставленными многочисленными часовыми. Помимо жрецов Сатаки, видимо, лишь несчастные пленники и арестанты, под конвоем проходившие за стены Седди, знали, хотя бы частично, что происходит в ее подвалах и казематах. Проблема была лишь в том, что никто из приведенных в цитадель не возвращался оттуда живым.

Саму Эскетру Джарво так и не видел; лишь по обрывочным слухам можно было предположить, что любимая наложница Пророка еще жива. Каких только планов не строил Джарво, чтобы связаться с нею. Перебрав все возможные варианты с подкопами или перекупленными слугами, он даже стал подумывать о том, чтобы, поставив на карту все, прикинуться жрецом. Никто толком не знал, как эта черная братия пополняла свои ряды.

Когда в новой постановке Инсеймо предложили сыграть роль Джарво, он протестовал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы не возбудить подозрений. Для Джарво эта роль стала возможностью хоть как-то разрядить сжимающее его напряжение. Он ощущал себя как мальчишка, храбро строящий рожи… спине учителя.

Так шел месяц за месяцем. Джарво уже перестали шокировать размышления о лихих поворотах судьбы, забросившей его — генерала армии Сандотнери, потерпевшего поражение, едва выжившего после проигранной битвы, выхоженного какой-то девчонкой, чуть ли не подростком, — в самое логово противника, под стены Седди, к тому же в образе шута, исполняющего на потеху врагу роль самого себя. А в это время Кейн продолжал разорять города Южных Королевств, Ортед набивал свои палаты награбленными сокровищами, обагренными кровью, и томилась в гаремной башне Эскетра.

Из очередного приступа черной меланхолии Джарво был выведен появившейся в фургончике Эрилл.