Так что он – политический преступник, а к таким относятся совершенно иначе. Я уж не говорю, что он мужчина, а то ты совсем комплексовать начнешь.

– А иди ты, – буркнула она и встала.

Дебрен еще немного посидел, наблюдая, как Ленда, хромая сильнее, чем раньше, осматривает поле боя, поднимает топор, весь черный, закопченный, с настолько обглоданным огнем топорищем, что металл ездит по нему от конца к концу. Смотрел, как она, помогая себе острием, ловко сдирает шкуру с козла и вырезает кусок мяса из обнаженного бедра. Она сознательно не глядела на него, к тому же еще и спешила. Облепленная снегом рубаха то и дело прилипала к телу, ей должно было быть очень холодно, но она ухитрялась не обращать внимания на нехватку одежды. Пока не потеряла портянки.

Села, чтобы намотать их, и только тогда зло глянула на Дебрена. В ее лице что-то дрогнуло.

– Господи. " Да у тебя весь бок в крови. – Она начала подниматься.

– Ерунда. – Он удержал ее жестом и сам встал на ноги. – Немного поцарапался, пока узлы резал. Теперь уже не кровоточит.

– Я развязала бы, – сказала она с легким укором. – Там, в землянке, когда ты меня заклинанием ударил, я как раз собиралась… Ты небось думал, что я тебя по башке топором хватану? Поэтому и наколодовал?

Он криво улыбнулся, кивнул:

– Сплошные несчастья из-за недоверия. Мы чуть было не пришибли друг друга. А у тебя, – он указал на следы башмаков Мучека, – и одежка сбежала. Если б ты меня не связывала, то мне и сжигать никого живьем не пришлось бы, и одежды у нас было бы в три раза больше, чем сейчас.

– В два, – поправила она, затягивая узел на грязной, а теперь и совершенно размокшей от снега тряпке. – Ты Ганусовой одежды не учел.

Она встала, помогая себе обгоревшим топорищем. Подошла к догорающему, шипящему собственным жиром трупу смолокура. И немного ошарашила Дебрена, бросив кусок козлятины в самый большой огонь.

– Что? – сверкнула она волчьей улыбкой. – Обалдел? Что тебя задело? Поварское искусство мэтрессы Брангго или подсчеты?

– Подсчеты, – сказал он, подумав. – Как бы там ни было, мы убьем Гануса, забрав его одежду. А он – пожилой человек.

– Ты не видел, что этот пожилой человек сделал с молодыми, которые на веретене летели. Хоть нас и рассыпало, но я успела наглядеться. У девочки, которая сидела передо мной, глаза выгорели. Вот так. – Она щелкнула пальцами. – Гляжу, а она летит, воет, и по щекам течет какой-то шипящий студень.

– Думаю, он ни о чем не знал, – проворчал Дебрен. – Это Бамбош вступил с бельничанами в какие-то закулисные переговоры. Ганус – мастер магии, а не какой-то задрипанный заклинатель. Он не врезал бы веретеном в крышу собственного дома, если б собирался вас убить. Его не случайно назначили станционным.

Ленда, пользуясь топорищем, вытянула из огня нож смолокура. Сунула в снег, чтобы остудить.

– Не случайно, – согласилась она, сплюнув, – такой станционный большие деньги берет. Зато, чтобы у пассажиров волос с головы не упал. А у меня упали все, и не только с головы. Четверть сотни талеров уплатила, мой двухлетний заработок у Дюннэ. А что за это купила, видишь сам. Люди, увидев меня, блевать начнут и детей уродиной пугать. Так что не жди, чтобы я ради этого деда одежду оставила и в одной рубашке бегать начала. Тем более не ожидай ты. Потому что этот свободный от снега склон, – она указала на тянущиеся до самой землянки следы, – твоя работа. Я хотела переждать в укрытии. Под землей, даже втроем, мы б как-нибудь перетерпели. А теперь я вынуждена идти, потому что этой тропы и слепой не проморгает. Так что выбор у меня простой: либо замерзну по дороге, либо у Гануса одежду заберу.