– Ну вот, видишь? – торжественно возгласил Зехений. – Взрослая женщина, а ты парнишку, что в два раза моложе ее, обвиняешь! Она его соблазнила, на всю жизнь травмировала! Да-да, травмировала, я знаю, что говорю! Глянь на эти дыры в стенах. – Глянули оба. Удебольд – с такой же неуверенной, ничего не говорящей миной. – Камень! Цельный камень! Знаешь, какая сильная мотивировка нужна, чтобы из такого отверстия колышек вырвать? И зачем? Дерево дешевле. Не видишь, что несчастный таким путем кошмарные воспоминания заглушает?

– Вообще-то, – робко вставил Удебольд, – колышки железные были. Из тронутых ржавчиной клиньев изготовлены, которые камни крушить уже не годились по слабости, но были еще вполне толстенькими. Дядя Людфред на них обычно инструменты вешал, в основном молоты. А что касается родства, – обернулся он к магуну, – то близкое было, потому что отцы наши друг другу братьями приходились, как я и Кавберт. Уж не думаете ли вы, что мы так проказничали с какой-нибудь дальней родственницей?

– Не думаем, – от имени обоих заверил монах. – В домашней тиши, среди своих, такие позорные поступки легче скрыть. Вот если бы развратница по дальним родственникам разъезжала и склоняла невинных детишек к таким колышковым играм, то быстро было бы…

– Постой, – заморгал белесыми ресницами Удебольд.

– Замолкни, – бросил сквозь стиснутые зубы Дебрен, – ржавое зубило вы двоюродной сестричке запихивали в… Чума и мор!

– Погоди! – рявкнул хозяин, кажется, столь же разозленный, сколь и напуганный. – Мы что?! Мы же через капюшон толкали! Или в петельку, на которую платье вешают! Я что, по-вашему, изверг какой? Мы сестрицу на колышек за воротник вешали, потому что она маленькая была и так потешно, будто кукла, ножками дрыгала! Вот и все! Скверная игра, верно, но ведь игра же, а не то, что вам подумалось! Может, у вас, в Лелонии, такие штучки в норме, но здесь сестрицу зубилами не трахают!

У Дебрена снова вспыхнули щеки и уши, но на сей раз он не обратил на это особого внимания. Зехений тоже какое-то время отводил глаза. Впрочем, такой румянец легко было объяснить.

Удебольд, к счастью, не ожидал извинений. Ненадолго скрылся в соседней комнате и вернулся с парой табуретов. Колченогих – но откуда взять другие в ремонтируемом доме.

– Садитесь. И простите, что не угощаю. Все имущество выехало в Кольбанц…

– Погребок тоже? – разочарованно спросил монах.

– Все, – резко обрезал хозяин. Однако тут же изобразил на лице меланхолическую улыбку. – И те бочки напоминали мне о любимой сестренке. Потому что я, – он решительно глянул на Дебрена, – жутко ее любил. И ласкал. Хотя и душой, а не железным колышком. А поскольку и бочками мы во время игр тоже пользовались, то я…

– Наверняка для того, чтобы девушку с горки скатывать, – буркнул себе под нос чароходец, и – о диво! – светловолосый не обиделся. Наоборот, улыбнулся и понимающе сверкнул зубами.

– Что? Вы и это знаете? Шикарная игра, верно? Не думал я, что в Лелонии тоже была в ходу. Потому как и гор-то у вас раз-два и обчелся, да и с бочками вроде бы туговато. Я знаю, что напитки вы в бурдюках из овечьей шкуры держите.

– Ты путаешь нас с куммонами. – Дебрен ответил улыбкой на улыбку. – У нас, под Думай кой, как раз несколько гор есть. Я помню, как сестры уговорили меня прокатиться в такой бочке. Я чуть в Лейче не утонул, потому что никак не мог ни на один берег нацелиться, так у меня голова кружилась. Но все мы были сопляками, факт, а я – особенно.

– Давайте не будем о бочках, – угрюмо бросил Зехений.