Таким образом в один этот прием осада значительно подвинулась вперед; а между тем второе полчище выступало уже из разных концов города на поприще, беспокоило и тревожило неприятеля со всех сторон. Второе полчище это состояло из двух самых неуклюжих писаришек, трех канцелярских служителей и одного чиновника; народ, по выражению Ивана Ивановича, мелкий, недорогой, но полезный: их приводил к глухому сосед его, под видом дружбы, для объяснения обстоятельств и положения дела. Сосед этот был человек неподкупный и не продал бы своего соседа, не стал бы его обманывать, но Иван Иванович поднес ему ученого снегиря и пару золотых рыбок. У одного из гостей был наготове списочек всему имуществу, которое дядя приобрел от Виольдамура – и глухой едва не одурел от удивления, увидев своими глазами, что все открыто, все известно, все что он считал досель шитым и крытым, и не понимал, кто и какими способами мог ему таким образом удружить? У другого случилась черновая просьба, подаваемая будто бы на днях от имени племянника со страшным начетом за провладение и с жалобами на захват имущества, растрату его и жестокое обращение с законным наследником, дабы уморить его безгласным образом и сжить со свету; у третьего нашлась выписочка из уголовных законов, по которым приходилось весьма лишить живота нашего преступника, и притом еще не раз, а за каждую проказу его особо. Нашелся и такой приятель, который будто знал уже наперед мнение по этому делу разных значительных лиц, таких, которых влияние было несомненно. Глухой передвигал только колпак с уха на ухо, поворачивая слуховой рожок то в ту, то в другую сторону, и не знал что отвечать. Две кухарки, землячки нашей Тио, посетили около того же времени приятельницу свою, рассказывали ей о страстях, которые они в таком-то месте слышали по этому делу, и что видно де глухой твой крепко виноват; говорят, ему будет очень худо. Наконец Иван Иванович заложил и третью параллель, как говорят приступных и подкопных дел мастера и хитрые городоимцы, то есть подступил ближе и нанес решительный удар. Для этого Иван Иванович не утруждал себя личным свиданием с дядей, а сидел преспокойно в избушке на Крестовском перевозе и играл с постояльцем своим в шашки; но Иван Иванович пустил в ход западную силу свою обыкновенным косвенным влиянием: истомив противника, как мы видели, непрерывной тревогой, посредством действия снизу и сбоку, Иван Иванович пустил ядро для острастки через голову ему, сверху, и поневоле заставил его оглянуться. Это сделалось таким образом: к отставной валторне входит в одно утро сам капельмейстер, старик почтенный, но суровый, заводит речь по этому делу и говорит сильно и настойчиво. Капельмейстер – это все-таки род какого-то начальства: глядя на него, валторна невольно вспоминал былые времена, как, бывало, один взмах руки этого начальства безусловно повелевал сонмом покорных рабов; невольное чувство уважения и страху напоминало дяде последние годы службы его, когда у него уши постепенно залегали и он с большим беспокойством следил за движением руки капельмейстера и при всем этом встречал иногда внезапно грозный взгляд его, который обращался мгновенно в тот угол, где валторна, прихрамывая на одну осьмушку, догоняла согласный хор товарищей.