Но почитателей и почитательниц он имел немерено. Одна из них, княгиня Параскева Андреевна Потемкина, слезно просила его открыть ей ее будущее. Авель, уже многажды битый жизнью, постоянно отказывался. Он говорил всем из своего затворья: Сказано государем, ежели монах сей станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого Авеля и держать их в тюрьмах или острогах под крепкою стражей… Ныне лучше ничего не знать, да быть на воле, а нежели знать, да сидеть под замком. Однако, перестав пророчествовать, он через некоторое время скончался.
— Выходит, надо было не зарывать дар в землю, — промолвил Алексей. Сергей Николаевич на этот раз не стал цыкать, а вполне миролюбиво заметил:
— Но не забывай, что и было-то ему далеко за восемьдесят. Так или иначе, но этой Параскеве Андреевне Потемкиной, в девичестве Сафоновой, он передал на хранение несколько своих последних книг-рукописей, приписав, чтобы держала она их в сокровенном месте, поскольку оные удивительные и преудивительные, и достойны оне изумления и ужаса, а читать их только тем, кто уповает на Господа Бога.
— Сафоновой? — переспросил я, взглянув на Алексея. Тот, судя по всему, думал о том же, о чем и я. Наверняка наша Агафья Максимовна — прямой потомок той самой Параскевы Андреевны.
— Да, — повторил Сергей Николаевич. — Потемкиной-Сафоновой. Рукописи эти она передала по наследству своей старшей дочери, та своей, и так далее. Некоторые из них, очевидно, затерялись, но одну вам удалось найти. Я даже предполагаю — почему. Но скажу после. Сначала вернемся к 11 марта 1901 года, к столетней годовщине злодейского убийства Павла I.
Профессор Кожин словно бы читал нам интереснейшую лекцию, расхаживая по кабинету, и мы неотрывно слушали.
— В этот день праправнук его император Николай Александрович в совпровождении своей жены Александры Федоровны и министра двора генерал-адъютанта барона Фредерикса прибыл в Гатчинский дворец. Выезжая из Царскосельского, все были веселы и оживленны, словно готовились к праздничной интересной прогулке, хотя предстояло им вскрыть вековую тайну, чтобы исполнить волю почившего в бозе предка. Но возвращение было совсем иным… Вначале они отслужили панихиду по Павлу I в Петропавловском соборе, у его гробницы. Кроме сановников в шитых золотом мундирах была и уйма простого люда в мужицких сермягах и ситцевых платках. Надо заметить, что у гробницы царя-мученика уже давно происходили чудесные исцеления, народ чтил память о нем и почитал за небесного заступника, прося помощи и предстательства за себя, за каждого, за весь народ русский, за всю Россию. Не сомневаюсь, что рано или поздно Павел I непременно будет канонизирован церковью. И удивляюсь только: почему это не произошло до сих пор? Это было и в предсказаниях монаха Авеля. Однако вернемся к тому дню.
Я украдкой взглянул на свои часы. Теперь секундная стрелка вела себя еще более странно: она дергалась еле-еле, будто нехотя, через силу, один раз в полминуты.
— Скоро закончу, — строго заметил мне Сергей Николаевич. Похоже, зрение у него было столь же хорошее, как и слух: ничего не укроется. Удивительный старик!
— Профессор, я просто… — замямлил я, как нерадивый студент.
— Сядь, — оборвал он. — И слушай. После возложения живых цветов к гробнице отправились в ту заветную комнату. Вскрыли вашу шкатулку-ларец. Император и его супруга не один, а несколько раз прочитали рукопись Авеля — узнали и свою терновую судьбу, и судьбу России. Недаром Николай II родился в день Иова Многострадального. Вот почему они уже возвращались назад задумчивые и печальные. Они оба уже знали о грядущих кровавых войнах, о смуте в державе и великих ее потрясениях. |