Глаза Анну суживаются.

— А как ты ему запретишь? — говорит он с нажимом и насмешливо. — Ты его удержишь? Ветер удержишь? Огонь запрёшь? Он тебя послушается?

Его несёт. Я вдруг понимаю, что на самом деле он влюблён до полного сумасбродства. В его голосе я слышу абсолютное восхищение, чистое, как кактусовый цветок. Сукин сын.

Герой-любовник. Немедленно привести в чувство.

Южане в экстремальные моменты вступают в плотный телесный контакт. Я хватаю его за отвороты камзола и тяну к себе. Выдыхаю в лицо:

— Хочешь миссию провалить? Думаешь, я не расскажу Снежному Барсу? Ар-Нель — его любимый слуга, друг, можно сказать, а ты из-за своего дурного сантимента собираешься его убить? Всё равно, что — украсть? Молодец.

И Анну теряется, пасует, отстраняется, криво усмехается, убирая мои руки со своей одежды.

— Брось, Ник… так это я… это шутка. Зачем мне убивать его? Смешно же…

— Ничего смешного, — говорю я хмуро. — Ты вправду об этом думал, со стороны видно. Он с тобой, как с другом, доверяет тебе — а ты хочешь убить, варвар… чтобы он тебе на нервы не действовал, да? Слишком хорош для тебя? Нельзя тебе любить северян? Не можешь любить, не умеешь, да, убийца?

Анну скользит взглядом по потолку и по стенам. На его скулах горят красные пятна. Я вдруг замечаю, какое у него милое лицо, когда он забывает строить из себя мачо — скуластое, с чуточку азиатским раскосом, четким очерком рта, жёстким взмахом бровей и при этом — с несколько детской, наивной манерой смотреть на собеседника.

Мог бы быть в высшей степени своеобразной восточной красоткой, думаю я — и едва удерживаюсь от приступа истерического смеха.

— А я — я правда, я понимаю, — говорит Анну смущённо.

— Что понимаешь? — окликает Эткуру, подошедший сбоку. — Экхоу, Ник. Привет, Ник.

— Привет, Львёнок, — говорю я. Эткуру — некстати.

Старший посол хмур и зол. Его, впрочем, нормальное расположение духа в Кши-На — в той жуткой дыре, куда его явно сослали за какие-то тяжкие грехи. Его нормальная мина — презрительная гримаса, его нормальная поза — ладонь на эфесе. Очень ему тут плохо и не нравится.

Каждый раз при встрече задаюсь вопросом: умеет Эткуру ад Сонна улыбаться или нет. А улыбка его украсила бы — физиономия у него интересная. Почему-то напоминает мне египетские статуи юных фараонов — видимо, из-за длинных раскосых глаз, точной и мягкой линии скул, чувственных губ и слегка оттопыренных ушей. Шикарен, в общем; даже белый шрам, пересекающий тёмную щёку, его не портит. Чувствуется порода. Хотя, какая у них порода — все поголовно дети короля и плебеек!

Второй вопрос: глуп Эткуру или прикидывается. С одной стороны, он, вроде бы, абсолютно не умеет вести переговоры — никакой дипломат вообще. Чуть что — срывается на стук ботинком по трибуне. "Это — не будет. Лев сказал, так". Склонен давить, пока не хрустнет. Вдобавок, он хуже говорит на языке Кши-На, чем Анну. А с другой стороны… возможно, всё это южный способ демонстрировать непреклонность и силу… а у миссии есть какие-то цели, помимо декларируемого спасения двадцать шестого принца.

— Что ты говоришь ему? — спрашивает Эткуру меня. — Что он торчит здесь? Глядит на того Барсёнка, так? На Барсёнка Ча? Не может найти дело?

— Вам, наверное, скучно здесь? — отвечаю я вопросом на вопрос и улыбаюсь. — Здесь, в Кши-На, вам, Львятам — скучно, да?

Эткуру морщит нос.

— Нет. Не скучно, нет. Надоело, так. Глупо. Долго.

— Северяне не прислушиваются к твоим словам? — спрашиваю я сочувственно.