— Да, Фредди, как после школьного бала. Одно, чего хотелось бы мне тогда, это вот так же быть рядом с тобой и чтобы это длилось долго-долго… Я не могу поверить своему счастью, не могу поверить, что эта красивая рыжеволосая и синеглазая девчонка хочет летать так же, как я. Я хочу, чтобы однажды мы полетели вместе. Но все это — игра моего воображения, ведь мне еще только шестнадцать. — Он засмеялся. — Я еще слишком молод, чтобы даже мечтать о том, как когда-нибудь буду обнимать такую необыкновенную девчонку, как ты.

Фредди было так хорошо и спокойно рядом с Джоком, что она могла слушать его еще и еще, будто каждое произнесенное им слово убеждало ее в том, что впереди еще целая жизнь. Если соединить все эти слова, может получиться правда. Джок был так неожиданно ласков, так искренен в своей неловкости, прямоте и откровенности — как мальчишка. Фредди вспомнила: впервые увидев его, она подумала, что он похож на благородного викинга… может, она и не ошиблась. В его голосе слышалась такая сокровенная страсть, будто он действительно любил ее всегда. Теперь она понимала, почему раньше ей казалось, что он немного сердится на нее — ведь ему приходилось скрывать свою любовь. Если он любил ее. И вдруг все сомнения разом исчезли. Она узнала голос любви, услышав его снова через столько лет. Фредди протянула руки и крепко обняла сильную шею Джока, приподнявшись, чтобы прижаться страждущими губами к его губам и подарить ему первый поцелуй — неистовый, искренний и страстный.

— Господи! — выдохнул Джок. — Каким надо быть идиотом, чтобы оставить тебя! Я же говорил Тони, что он спятил! Каждый раз, когда я видел его с этой девчонкой, я называл его дураком, но, слава Богу, он меня не послушал.

Фредди ощутила укол в сердце.

— Ты… ты видел Тони с ней? Ты говорил ему! — Она опустила руки.

— Ну… ты знаешь… мужчины, друзья, конечно, они… ну, говорят друг другу…

— Господи, это значит, вы обсуждали меня! — Фредди задохнулась от возмущения. — Вы тайком с моим мужем и его любовницей обсуждали меня, смеялись надо мной, и, конечно, в таких задушевных беседах он доверительно сообщал тебе все ужасные, неприятные, очень личные подробности о том, что происходило между нами. Ты знал обо всем, а я ни о чем не подозревала! — Фредди резко распахнула дверцу машины. Прежде чем Джок успел шевельнуться, она выскочила, побежала по дорожке к дому и хлопнула дверью так, что у него не осталось сомнений: это — конец.

Весь остаток ночи Фредди просидела, согнувшись на стуле в своей спальне, охваченная гневом и болью. Ей было холодно, но она не могла двинуться, чтобы накинуть что-нибудь теплое. Потом она вскочила со стула и помчалась в ванную. Ее рвало до тех пор, пока в желудке не осталась одна желчь.

Как одержимая прокручивала она в голове каждое слово их разговора с Джоком. «Удобной мишенью — вот чем я была», — вновь и вновь повторяла Фредди. Когда изуродован самолет, когда летчик остается без боеприпасов, совершенно один, вдали от своих товарищей на вражеской территории, он молится только об одном: вернуться домой до того, как будет опозорен и расстрелян. Вот тогда он и становится беспомощной, жалкой, беззащитной мишенью, добычей, которой может похвастаться даже самый зеленый солдатик и которую может поразить с земли любой мальчишка с винтовкой. Именно так — не иначе. Как только могла она позволить себе поверить Джоку хоть на минуту!

Фредди страшно злилась на себя и ощущала такое бессилие, что радовалась даже приступам рвоты, приносившим ей облегчение. Она не должна себя обманывать. Она поверила ему. Она действительно поверила ему, когда он нес всю эту чепуху о том, как любил ее (о Боже, как часто женщины бывают такими идиотками!).