Возникла очень неудобная ситуация. Элизабет почувствовала себя смущенной за проявленную инициативу, а Натан покраснел, не зная, что и сказать. Они молча смотрели друг на друга. Элизабет в накинутом на плечи шелковом пеньюаре, а Натан в очень идущем ему, подчеркивающем его красоту красно-черном парчовом халате. Это продолжалось несколько секунд, потом, как бы встряхнувшись, Натан с нервной улыбкой произнес:

— Мой дорогой ребенок, конечно, со временем я войду в твою спальню. Просто я думал, что тебе удобней быть одной… — Он запнулся, проглотил какие-то слова, но все же закончил фразу:

— Если ты хочешь, чтобы я разделил с тобой твое ложе, я не вижу причин, чтобы откладывать дальше этот момент.

Натан волновался, наверное, больше, чем его жена, и это подтвердило страхи Элизабет, что именно она была первопричиной странной ситуации, возникшей между ними. В молчании они вошли в спальню. Элизабет легла в постель в пеньюаре, соблазнительно подчеркивающем ее пленительные изгибы, и, все более возбуждаясь, с нетерпением ждала развития событий. Расширившиеся до огромных размеров глаза следили за действиями Натана. А тот с преувеличенной медлительностью стал стягивать с себя халат и оказался наконец рядом с ней только в тонкой ночной пижаме. Он быстро погасил свечу, и в темноте Элизабет ясно услышала, как он снимает с себя последнюю одежду. Сердце ее просто выскакивало из груди, и она, замерев, ждала момента, когда ее муж окажется рядом с ней.

Натан проник под сатиновое покрывало очень робко и застыл на несколько мгновений рядом с ней в неподвижности. Затем, преодолевая свое волнение и нервозность, он медленно стал придвигаться к Элизабет.

Он притянул ее к себе и, словно бабочка крыльями, взмахивал руками, стараясь коснуться ее тела. Его губы были теплыми и добрыми, но Элизабет ощутила, что в нем нет настоящей страсти. Ей становилось все очевиднее, что Натан искренне хотел бы доставить ей удовольствие, но что-то препятствовало и мешало ему сделать это. Или он не мог?..

Он неумело трогал ее маленькие груди. Но вот его губы стали более ищущими, движения рук свидетельствовали об охватывающем его возбуждении. Элизабет хотелось ответить ему взаимностью, но неуверенность и нерешительность Натана убивали ее возбуждение, порождали испуг и мешали ей получить удовольствие от странного, но отнюдь не противного ощущения, вызванного его ласками. Время шло, Элизабет лежала рядом с мужем, испытывая удивление и разочарование, не зная, что же произойдет дальше, не понимая, что она должна делать и как поступит он. Элизабет почувствовала, что и Натана охватило разочарование. И это для нее было тем более непонятно, потому что его тело все теснее прижималось к ее плоти. И она была податлива, но казалось, ему этого не требуется. Все как-то странно не сочеталось с тем, что его движения становились все более неистовыми, его бедра обхватили ее ноги, тепло его тела проникло в нее через тонкую ткань ночной рубашки, его руки прижимали ее к горячему мужскому телу…

Спохватившись, что она до конца не раздета, Натан стал стягивать с нее последнюю одежду. Оказавшись нагой, Элизабет не испытала ничего, кроме приступа стыдливости. Она не ощущала страстного подъема, хотя он продолжал свои странные возбуждающие манипуляции. В какой-то момент ей пришла в голову мысль: не об этом ли говорила Мелисса, когда объясняла, что ее долг заключается в том, чтобы дать мужу возможность удовлетворить свои эмоциональные потребности. Из-за этого она терпела его руки на своих грудях и бедрах, но желания слиться с ним, раствориться в нем не возникало. Было очевидно, что и Натану это не доставляет особого удовольствия.

После нескольких попыток сделать Элизабет женщиной, Натан с разочарованным вздохом, усталым тоном изрек:

— Может быть, завтра ночью я буду более ловким, дорогая… Наверное, я слишком устал за наше долгое путешествие.