При воспоминании о муже Янины (которого маньяк из «Игнацио» пренебрежительно переделал в «Игнашку») его лицо наливалось яростью. И майор подумал, что итальянцу нереально повезло, раз он не утонул «случайно» в реке или попросту в подмосковном лесу «не потерялся».

Гущин замер, боясь шевельнуться и разрушить настрой Водяного на откровенность и беседу. В голове майора тикал метроном, каждая секунда, потраченная убийцей на рассказ, была для Стаса жизненно ценна.

Постепенно разговор убийцы плавно съехал на любимую тему, скользнул в сторону отца и, вспомнив о нем, Михаил замолчал. Нахмурился и принялся теребить веревку.

— Миш, — привлек к себе внимание майор. — А почему ты не переехал к отцу и мачехе в Москву? Дима же тебя приглашал.

— Откуда ты знаешь? — вскинул голову убийца.

— Ну… мы с ним выпивали по-мужски, говорили о жизни… У меня тоже есть сын, который остался жить с матерью. Я с ней в разводе.

— А у твоей жены есть новая семья? Их новый ребенок ходит в гимназию, он занял место, предназначенное твоему сыну? Или тоже… его в интернат на пятидневку сплавили?

«Не понял, — растерялся Гущин. — На что он намекает? На то, что Янина заняла его место в жизни?! Что она получила хорошее образование, любовь его родного отца и ей досталось все лучшее?!»

Как все запутано в мозгах убийцы. Неужели его любовь к Янине началась с ненависти, ревности к отцу и зависти?

Как пример сублимации — возможно. Михаил не мог отвоевать свое жизненное пространство, желание обладать Яниной выступило замещением. В Янине воплотилось — все. Реванш, достоинство, утешенное самолюбие…

Короткую заминку Гущина, убийца понял, разумеется, по-своему. Расшифровал, как чувство вины, и покривился:

— Конечно… Вы все своих детей сплавляете… А знаете, как им живется?! — За громким выкриком убийцы стояло многое. Но Водяной не стал рассказывать, как дрался с одноклассниками, насмехающимися над сыном богатея, что позволил родному отпрыску ночевать в интернатской спальне на восемь человек. Чувство унижения и безысходности, зависть к чужой обласканной девочке, еще бродили в душе, искали выхода.

И Гущин это понял. Догадался по злости, вспыхнувшей в глазах убийцы.

— Миш, Дима тебя любит. Очень. Он совсем не видит разницы между всеми своими детьми…

Сын Львова перебил:

— А как простить ему мать?! Твоя жена что… тоже заболела от тоски?! У нее отрезали ногу, она тоже стала инвалидом, да?!

— О чем ты говоришь?! — поддаваясь горячности ненормального парня, воскликнул майор. — Твоя мама счастлива с Глебом! Это видно каждому!

— Счастлива? — фыркнул Водяной. — Да она заболела, когда ушел отец!!

— Миш, — понизил голос Гущин, — в отличие от тебя, твоя мама знает, как ей повезло с Глебом. Подумай. Твой отец стал бы так за ней ухаживать, беречь, заботиться, как Глеб? Глеб был влюблен в нее с детства, пылинки теперь сдувает, и мама прекрасно понимает, как ей повезло, что рядом с ней в момент болезни оказался как раз Глеб, а не Дима… Понимаешь? Твоя мама благодарна отчиму, она его любит! Глеб, как тебе не странно, подарен ей судьбой. Подарен!

Гущин ожидал, что Михаил начнет противоречить, выдвигать какие-то доводы, но он, что удивительно, надолго замолчал. Смотрел на Станислава, двигал губами и бровями, обдумывал.