До сих пор соперничающие претенденты лишь с осторожностью обосновывали свои притязания. Теперь пришло время выяснить, насколько далеко готовы они продвинуться на пути к взаимному примирению. Епископ Генри знал, что к императрице надобно подступаться с оглядкой, ибо уже не раз, пытаясь воздействовать на нее, расшибал лоб о неодолимую стену ее упрямства. Помимо всего прочего, ни в коем случае не следовало именовать ее графиней Анжуйской. Хотя ее истинный титул был именно таков, она считала его слишком низким для дочери короля и вдовы императора.

— Мадам, — обратился к ней епископ, — вам ведомо, сколь важны и неотложны рассматриваемые нами вопросы. Наше королевство слишком долго страдает от распрей. Без примирения страна не сможет залечить нанесенные войной раны. Вам, венценосным родственникам, более чем кому бы то ни было пристало жить в мире и согласии. Я взываю к вам, мадам. Пусть сердце подскажет вам верное решение, вы же укажете своим людям, что и как сделать для того, чтобы с этого дня прекратить терзать нашу многострадальную землю. — Я провела годы, размышляя об этом, — жестко сказала императрица, — и, по моему разумению, правда может быть лишь одна, а какова она — очевидно. Как было очевидно и когда умер мой отец. Он был законным королем, и никому в голову не приходило это оспаривать. Потеряв брата, я осталась единственным ребенком короля от его законной супруги Матильды, дочери короля Шотландии. Во всей Англии не найдется человека, который осмелился бы это отрицать. Значит, когда мой отец умер, других наследников, кроме меня, у него не было — откуда бы им взяться?

И ведь ни словом не обмолвилась о доброй дюжине детей от разных матерей, которых оставил старый король по всей Англии. Они не в счет, даже самые доблестные и благородные, те, что терпеливо и неизменно поддерживали ее. А ведь кое-кто из них сам мог стать куда лучшим королем, чем оба нынешних претендента, когда бы его происхождение не шло вразрез с нормандскими законами и обычаями. Иное дело Уэльс — там старший сын, законный он или нет, имеет право на наследство отца.

— И тем не менее, — звучно и властно продолжила императрица, — король, мой отец, еще за девять лет до своей кончины поднял вопрос о наследовании во время Рождественского суда и призвал всех вельмож своего королевства принести торжественную клятву признать меня — а среди моих предков насчитывается четырнадцать королей — его наследницей и будущей королевой. Так они и поступили, все до единого. Первым присягнул Уильям Корбейл, в ту пору епископ Кентерберийский. Вторым — мой дядя, шотландский король, а третьим, — она возвысила голос, заострив его как кинжал, — третьим был мой кузен Стефан, ныне явившийся сюда оспаривать у меня право на корону.

К тому времени зал уже полнился гулом голосов: с одной стороны нарастала тревога, а с другой — гнев. Пришлось вмешаться епископу.

— Здесь не место вспоминать былые обиды, — заявил он. — И с той и с другой стороны их более чем достаточно. Но, направляясь сюда, мы условились отбросить старые предубеждения, забыть об изменах и прочих прегрешениях и обсудить, что следует делать дальше. Думать не о минувшем, а о будущем — другого выхода у нас нет. Сейчас мы должны попытаться исправить то, что еще можно исправить. Я прошу уразуметь сие и высказываться, имея в виду именно это, а не отмщение за дела давно минувших дней.

— Я всего лишь прошу признать истину истиной, — упрямо возразила императрица. — Я — законная королева Англии по праву наследования, по завещанию моего отца и согласно торжественной клятве, принесенной его вельможами, обязавшимися признать и принять меня. Даже если я захочу что-то изменить, то все равно останусь собой, со всеми своими неотъемлемыми правами.