А говорили так: когда на земле наступит такое время, что и Сон-река высохнет, то старцы встанут. И горе тому, кто поднимет хоть одну бочку со дна и выпустит муму раньше срока.

— А еще Адриан Филатович просил… Бусы янтарные.

— Это зачем ему бусы?

— Дочка у него, младшая, зобом заболела. Сказали, будто помогает.

— Что же не сведет к сонорецким старцам? Полечили бы…

— Говорит, они птицам молятся да солнышку кланяются. Еретики и бесермене…

— Ты же знаешь, это не так.

— Да знаю…

Она снова осеклась, случайно выболтав сокровенное.

— И бусы найдем… Ну а сколько времени шла-то? — осторожно спросил Космач.

— А на Федора Стратилата побежала, так получается, двадцать девять дней. Три пары лыж исшоркала до Северного. Не ходом шла, отдыхала. Зимовья по тропе еще стоят, хоть и неказистые, да не порушились. Натоплю камелек, нагрею воды, вымоюсь вся да и сплю себе… Две ночи лишь в снегу ночевала, какие-то люди избушки заняли, следы видела. Должно, охотники иль беглые. Это уж возле Аргабача…

— Неужели и в Аргабаче странников не принимают?

— Как не принимают? — изумилась Вавила. — Там есть наши. Правда, многие в бегах. Я и в баньке напарилась уж по настоящему, и на перинке поспала. Авксентий Зыков сам вызывался, заодно, говорит, и Юрия Николаевича повидаю… Да что уж я, триста верст не пробегу до Северного, коли больше пробежала? Там у них заветный камень стоит, Клестианом Алфеевичем намеленный. Так я забралась на него, помолилась о дороге, путь мне и открылся. Другие лыжи взяла и так ходко пошла, что за седьмицу прискочила. Снег добрый был, не теплел, так я раз толкнусь и будто на крыльях!..

Она пригасила в себе восторг, словно в лампе свет убавила, но через мгновение что-то вспомнила, снова рассмеялась.

— В Северном пришла на автобус, там паспорта не спрашивают… Хотела билет купить, деньги подаю… А мне говорят, старые деньги! Давно уж не годятся!

— Обманули тебя заобские, боярышня…

— Да как обманули? Ни!.. Должно, и сами того не знают. Им за клюкву такие дают! Мужики с самоходки!

— Как же ты без билета приехала? — любуясь Вавилой, спросил он. — Сейчас даром не возят.

Странница улыбнулась с детской хитрецой.

— Когда я у Савелия Мефодьевича переоделась в Северной… Не стерпела и колечко надела на пальчик, с маленьким камушком. А мужик из автобуса увидел, говорит, отдай, так я тебя даром свезу. И свез!

Космач лишь головой покачал.

— Я говорил тебе… Никогда ничего не отдавай.

— Да оно простое было, серебряное, — виновато вымолвила она и полезла в свою котомку. — У меня еще есть! Красивые!.. А то как бы я доехала? От Северного еще двести верст… Вот, смотри!

Вавила достала узелок, развязала одну тряпицу, вторую, и в третьей оказалось несколько перстней — нанизала их на пальцы, показала Космачу. А он, пользуясь случаем, взял ее руки в свои — горячие и от того немного жестковатые, поднес к своему лицу, как сокровища.

Золото было холодным и леденило пальчики.

— Погляди-ка, какие они красивые!

Пожалуй, Алмазный фонд купил бы все без всякой экспертизы: сапфиры, изумруды и один крупный бриллиант наверняка индийской работы.