|
– Сколько? У Мегрэ не хватило мужества взглянуть на термометр. – Тридцать девять и три. – Не обманываешь? Он знал, что мадам Мегрэ обманывает, что температура у него гораздо выше, но теперь ему было все равно. Так приятно погрузиться в полубессознательное состояние, унестись с головокружительной быстротой в туманный и вместе с тем такой реальный мир, в котором мальчик певчий, похожий на юнца Мегрэ, бежал по улице, вообразив, что его сейчас задушат, и мечтая о велосипеде с никелированной рамой… – Что ты говоришь? – спрашивала мадам Мегрэ, держа в вытянутых руках горячие припарки. Убийцу взяли на крыше.. Он бормотал что то несуразное, как ребенок в бреду, говорил то о «первом ударе», то «о втором ударе». – Я опаздываю… – Куда опаздываешь? – К обедне… сестра… сестра… Ему все не удавалось произнести слово «монахиня». – Сестра… Наконец он заснул с широким компрессом на шее и во сне все твердил о мессах в своем селении, о харчевне Мари Титен, мимо которой всегда пробегал во всю прыть, потому что боялся… чего то боялся. – Однако я уже видел его… – Кого? – Судью. – Какого судью? Все это трудно, почти невозможно объяснить. Судья напоминал ему кого то из односельчан, кому он показывал язык… Кузнеца? Нет… Свекра булочницы… Впрочем, неважно кого… Просто человека, которого он не любил… Судья то все и напутал, чтобы отомстить мальчику и позлить людей… Он заявил, что не слышал никакого шума перед домом. Но не сказал, что слышал шум шагов преследователя, бегущего в обратном направлении… Старики превращаются в детей… и ссорятся с детьми. Совсем как дети. Мегрэ был очень доволен: он сплутовал, выкурив три четыре трубки. Во рту держался приятный вкус табака. Теперь можно было поспать… А завтра, раз он болен гриппом, мадам Метрэ приготовит ему крем брюле. |
