— Слезай, — сказала Молли. Она, как обычно, мило мне улыбалась, но Джонни продолжал держать ее за руку, а она не пыталась освободиться.

Я не знал, что сказать, поэтому просто привязал лошадь к кусту мескита и вошел внутрь школы. Я хотел проголосовать, но, оказалось, эти дежурные были так заняты амурами, что даже не распаковали бюллетени. Пришлось это сделать мне. Опустить свой бюллетень я, конечно, забыл. Кажется, на этих выборах я не голосовал вообще. Наконец-то Молли высвободила руку, и мы втроем пошли к цистерне попить воды.

— Чем это от тебя несет, Гид? — сказал Джонни. — Похоже на мазь от слепней. Ты бы сполоснулся, прежде чем работать на правительство.

— А ты прямо цветок прерий, — сказал я. — Давно скунсов не ловил?

Когда Джонни был мальчишкой, Мак-Клауды продавали шкурки скунсов, чтобы свести концы с концами. Этим занимались многие, но Джонни ненавидел запах скунсов. Со временем дела у его предков поправились, но жили они по-прежнему в двухкомнатной лачуге.

— Давно, — буркнул он, слегка подвянув.

Обычно, когда мы переругивались с Джонни, Молли оставалась в стороне. Она улыбалась своей прелестной дружеской улыбкой и крутила вокруг пальца прядь волос. Настоящая картинка.

Айки ездил без седла на старом искалеченном караковом муле. Стоило ему появиться вдали, как Джонни начал лыбиться. Он всегда подшучивал над ним, и почти всегда получалось смешно.

— Вот и он, — сказал он. — Верхом на треноге. Мул о четырех ногах, и тот спотыкается. Нужно отпилить ему четвертую ногу. Она не будет волочиться и тормозить.

— Заткнись, — сказала Молли. — Если тебе ногу отпилить — понравится?

— А ты попробуй, — сказал Джонни. — Может, и понравится.

— Нельзя такое говорить. Гид, скажи, чтоб он заткнулся, — она немного придвинулась ко мне, самую малость.

— Пора отпилить ему дурную башку, — сказал я.

Тут подъехал Айки и сгрузился со своего колченогого мула.

— С добрым утром, миса Молли, — сказал он. — Доброе утро, миста Джонни, доброе утро, миста Гид.

Айки, вообще-то, меня беспокоил. Он так гордился, что ему, будто белому, доверили дежурить возле урны с бюллетенями, что вряд ли он поторопится убраться. Но я надеялся, что сумею его уговорить.

— Доброе утро, Айки, — сказал Джонни. — Почему бы тебе не пристрелить этого несчастного мула и не избавить его от страданий?

Мне пришлось улыбнуться. Айки же удивился так, как будто его попросили пристрелить собственную жену. Он был уверен, что его мул — лучший мул в Соединенных Штатах.

— Стрелять этот мул? — Он отнесся к предложению по-деловому. — А на чем приехать?

— Айки, не обращай на него внимания, — сказала Молли. — Он чокнутый. Пойди, проголосуй, Айки.

Мне это было на руку, поэтому я тут же выдал ему бюллетень. Я думал, что, если обставить его голосование поторжественнее, он будет доволен и отбудет домой.

— Это очень серьезное голосование, Айки, — сказал я. — Каждый голос важен. Хорошо подумай, Айки, не торопись.

— Ну, не нервируй его, — сказал Джонни. — А то он уколется карандашом. Не волнуйся, Айки. Победит тот, у кого мошна толще. Только так всегда и бывает.

Айки не обращал внимания на нашу болтовню. Такое у него было устройство: одновременно он мог заниматься только одним делом.