Сейчас он занимался голосованием. Вытащил предмет своей гордости — очки и потер их о брюки. Потом пристроил на носу, но так, чтобы смотреть поверх них. Голову даю на отсечение, что если бы он глянул сквозь стекла, то не увидел бы ничего. Наверное, ему смотреть в очки — все равно что в чугунные крышки конфорок на кухонной плите. Водрузив очки так, чтобы они не мешали зрению, Айки принялся изучать бюллетень. Это длилось очень долго, и мы с Джонни пошли на двор отлить, оставив Молли помогать Айки.
— Ну, ты, хитрожопый, — сказал я, когда мы вышли — давно уже здесь ошиваешься?
— Что ты, что ты, мне так стыдно, — сказал он. — Кстати, тебе не кажется, что у меня потрясающая девушка?
— Молли, вправду, замечательная девушка, — ответил я, — но тебе к ней не подобраться, даже на расстояние выстрела. Займись Мейбл Петерс.
— Брось, Мейбл сохнет по тебе, — сказал он. — Куда ты льешь? Угодил на мои габардиновые штаны. После этого ты просто дерьмо. Я серьезно.
На самом деле, я только слегка обрызгал его сапоги.
— Тебе ведь уже домой пора, правда?
— Да, конечно, — сказал он. — Пойду, позову Молли.
И он пошел, только с Молли ему не обломилось. Они вышла из дверей вместе, и она даже снова позволила взять себя за руку, но, похоже, сказала ему, что обещала побыть тут со мной, так что Джонни выглядел не слишком весело. А я пошел помогать Айки.
Он все сидел и слюнил карандаш, и прошло еще не меньше пяти минут, пока он, наконец, не проголосовал.
— Бог мой, — сказал я. — Совсем забыл. Сегодня мне нужно было вырубить репейник. Там, у Реки. Отец уже две недели меня пилит.
— Так иди и руби, — сказал Джонни. — Я могу остаться и подежурить вместо тебя. Вали, не стесняйся.
— Да нет, — сказал я. — Не могу. Теперь ведь я отвечаю тут за все.
— Не стоит так волноваться, — сказала Молли. Милая девчонка, она так и не поняла, что меня волнует. А Джонни понял.
— Нет, Гид правильно дергается, — сказал он. — Не хотелось бы мне оказаться на его месте, когда мистер Фрай рассердится. Лучше уж плюнуть на государство и пойти поработать.
— Ну, раз ты так обо мне печешься, — сказал я, — может, съездишь туда и все вырубишь? Там работы часа на четыре, не больше.
Похоже, ему это не понравилось.
— Нет, мне что-то неохота, — сказал он. — Я ковбой, а не какой-то там рубщик репейника.
— Слушай, Айки, ты не сильно занят сегодня? — спросил я. — Может, я найму тебя? Я плачу два доллара, и можешь не дежурить возле урны. Мисс Молли здесь еще немного побудет, она тебя с радостью заменит.
Айки не спорил. А я этого и ждал, ведь обычно ему платят не больше четвертака в день.
— Я буду рад их вырубить, — сказал он. — Я буду очень рад.
Я вручил ему два доллара. Такая куча денег его потрясла, и он с трудом смог упрятать ее в бумажник. Потом он медленно-медленно сложил свой бюллетень. Наверное, ему было жалко с ним расставаться. Вот уж что он действительно любил, так это — голосовать. Айки бросил бюллетень в урну, встал и снял очки.
— Ну, я поехал рубить, миста Гид, — сказал он. — Миса Молли, мне очень понравилось голосование. Надеюсь, что скоро будет еще одно.
Молли засмеялась.
— Обязательно, — сказала она. — В ноябре. Будь осторожен, Айки, не отруби себе ногу и не наступи на змею.
Айки взгромоздился на мула и поехал. |