Она подошла к стоящей у стены стереоустановке, открыла один из ее шкафчиков и вытащила с верхней полки пластинку. На конверте обнаженная Леди Эстор мчалась верхом на белой лошади. Длинные черные волосы были распущены и падали на грудь, закрывая ее. Глаза блестели тем же загадочным, озорным и манящим огнем, что и на фотографии в газете. Диск назывался «Любимый конек Эстор».

– Это сборник ковбойских песен, – объяснила Джей. – Только слова подработаны, теперь стало чуть позадорнее. Хотите немножко послушать?

– Да я...

– Всего одна минутка, – сказала Джей, подходя к проигрывателю и ставя пластинку на вертушку. – Считайте, что попали на закрытое прослушивание. Вы будете единственный детектив в городе, который сможет этим похвастать.

– Я только хотел...

– Садитесь, – приказала Джей, и пластинка заиграла.

Сначала зазвучали традиционные аккорды старомодной ковбойской гитары, затем из динамика поплыл вкрадчивый, волнующий голос Джей Эстор.

Душа моя рвется в трущобы, домой.

Там птиц не услышишь ты клич озорной,

И «травку» тебе там предложит любой.

Полно там подонков, убийц и бродяг,

Торчат самопалы из-под рубах,

И музыка пуль барабанит в ушах...

С точки зрения Хейза, забавного в песне было мало. Он слишком хорошо знал воспеваемую действительность, поэтому пародия на нее не казалась ему смешной. «Домой, на просторы» сменила пародия на «Глубоко в сердце Техаса».

– Тут я немного переборщила, – призналась Джей. – Полно всяких туманных намеков. Публике это скорее всего не понравится, но мне наплевать. Мораль – штука занятная, вам не кажется?

– Что вы имеете в виду?

– Еще давным-давно я пришла к выводу, что мораль – дело сугубо личное. Дохлый номер, если артист пытается примирить свои моральные принципы с моралью толпы. Потому что примирить их невозможно. Мораль есть мораль, у меня она своя, а у других – своя. Есть вещи, которые я воспринимаю совершенно спокойно, а у какой-нибудь канзасской домохозяйки от них волосы дыбом встают. И артист запросто может угодить в эту ловушку.

– В какую ловушку?

– Артисты – по крайней мере, те, что связаны с шоу-бизнесом, – живут в больших городах. Приходится жить: ведь работа-то твоя здесь. Так вот, городская мораль очень здорово отличается от морали захолустья. И то, что подойдет городскому прохвосту, никак не устроит фермера, который косит пшеницу или молотит, бог знает, что он там с ней делает. А будешь стараться всем угодить – сам чокнешься. Поэтому я стараюсь угодить себе. А если есть вкус, то и с моралью как-нибудь уладится.

– Ну и у вас улаживается?

– Когда как. Я же говорю: то, что кажется простым и естественным мне, фермер воспринимает совсем иначе.

– Например? – невинно спросил Хейз.

– Например? Вы бы хотели переспать со мной?

– Хотел бы, – без раздумья ответил Хейз.

– Тогда пошли. – Она поставила бокал на стол.

– Прямо сейчас?

– А что? Сейчас, потом – какая разница?

Хейз почувствовал, что ответ его будет донельзя смехотворным, но что еще он мог ответить?

– Сейчас у меня нет времени, – сказал он.

– Из-за этого писаки?

– Из-за этого писаки.

– Вы можете упустить редчайшую возможность.

– Обстоятельства выше нас, – пожал плечами Хейз.