В то самое время, когда он через тени дюн и лежащие за ними мили пространства обращался к Джил, на небе взошли звезды; ведь телепатия — доказанная штука. Он повторял про себя ходульные фразы, принятые в телеграммах, утверждая, что жив, здоров и что она должна быстро поправиться.

Зажгли коптилку, дым от неё тёмным следом подбирался к белому шёлковому пологу.

— Курнуть у кого-нибудь есть? — спросил Уотсон. Молчание подтвердило: ни у кого не осталось.

— Когда вернусь, напишу в «Миррор», — сказал Кроу. — «Как я бросил курить за три дня».

Моран присел на ещё тёплый песок рядом с Таунсом и сказал:

— Я несколько часов слушал Стрингера. Он прав. Это возможно.

С севера подул лёгкий ветерок, шёлк над их головами зашевелился.

— Что? — словно очнулся Таунс.

— Дай нам месяц, и мы улетим.

В тишине слышно даже то, что говорится шёпотом; в пустыне ничто не адресуется кому-то одному — всем сразу. Тилни повернулся к Морану, штурман затылком почувствовал его трепетное дыхание.

Негромкий ответ Таунса прозвучал резко, как окрик:

— Хорошо, тогда мы летим!

У Морана даже ёкнуло внутри.

— Что же ты не запускаешь двигатель?

Подсел поближе Лумис: разговор шёл как раз о том, о чем он думал. Белами обернулся, ища Стрингера, но его вблизи не оказалось. Едва колебался фитилёк Уотсоновой коптилки, и их тени на стенках самолёта.

— Я ведь так сказал, Фрэнк. Для смеха. — Таунс резко встал, вздыбив полог.

— О чем вы там? — спросил Кроу.

Таунс вышел из-под навеса, задрав голову, он осматривал небо. По привычке. Морана обеспокоила резкая реакция командира. Он решил уточнить ситуацию.

— Стрингер авиаконструктор. Он убедил меня, что можно разобрать это корыто и из его деталей собрать самолёт поменьше. Вот и все.

Он и сам не понимал, зачем рассказал обо всем Таунсу. Лучше бы промолчать, и он равнодушно заключил:

— Ничего серьёзного. Так — умственная разрядка.

Кроу встал.

— Что ж, надеюсь, она тебе на пользу. — И пошёл в самолёт проверить Бимбо.

— За месяц можно и пешком дойти, — вставил Уотсон.

— Конечно, — согласился Моран. — Забудем об этом.

— Не вижу смысла, — сказал Белами.

— Никакого смысла, — вновь согласился Моран и отошёл в сторону, но не туда, где стоял Таунс.

— Я думал, все это серьёзно, — по-детски закапризничал Тилни. — Я думал, он и вправду собирается поднять самолёт.

Белами отодвинулся, не видя возможности его утешить. В посёлке он встречал его редко: Тилни служил разъездным курьером — при встречах с таким парнем обычно смотришь в бумаги, которые он тебе привёз. Здесь, в тусклом свете коптилки, Тилни обрёл человеческие очертания: капельки пота на мягком пушке, покрывавшем лицо, бегающий, ускользающий взгляд.

— Мы здесь теперь на веки вечные, — заявил Уотсон, глядя на курьера.

Белами подумал: нарочно пугает малого. А сержант не унимался:

— Смотри — прошло уже трое суток, а спасателями и не пахнет. Если бы они искали, то давно бы нашли. Здравый смысл подсказывает…

— Ты что-нибудь слышал о надежде? — перебил его Белами.