Стрингер смотрел в иллюминатор. Его глаза медленно мигали в такт колебаниям крыла, как будто каждое движение век было рассчитано по какой-то формуле. Лицо покрывала свежая щетина: утром у него не было времени побриться.
— Легчает, — заметил Моран. Желтизна за иллюминаторами светлела.
Кроу поднял голову. Ему привиделись деревья и речка. Интересно, где Белами, подумал он. И услышал звук генератора.
Трос перестал выть. Ветер успокаивался. В иллюминаторах небо и весь окружающий мир были золотистого цвета.
Моран отодвинул задвижку и открыл дверь. Первым вышел Стрингер, уже водрузив на голову носовой платок.
— Нет навеса, — сказал кто-то.
Кроу обошёл вокруг и понял, что парашютного шелка они лишились навсегда. Унесло куда-то за северные дюны. До конца дня им будет не хватать тени, а если выпадет роса, то они соберут на галлон-другой меньше воды. Прошло уже трое суток после последней полной выдачи — но и тогда воды было только по пинте.
Кроу направился в тень крыла, где собрались все. Таунс обнаружил песок в воздухозаборнике: тряпки сдуло ветром. Спустился с хвоста Стрингер. Когда началась буря, он хотел укрыть соединения рычагов, но не удержался и упал. Минут десять он осматривал узлы и рычаги, потом ушёл в тень под крыло.
— Самолёт выстоял. — В тоне Стрингера не было гордости, его голос вообще никогда ничего не выражал. — Переднее и заднее соединения забило песком, налипшим на смазку. Придётся промыть бензином и смазать заново. Нужно прочистить и воздухозаборник.
Таунс отозвался:
— Сделаем это ночью. Ночью сделаем все, что нужно.
— Разумеется. Не вижу проблем. — И ушёл в салон.
Белами спросил:
— Альберт, остались силы?
— Как у мышки. А что надо?
— Надо снова поставить дистиллятор.
Принесли ткань для фитиля, выгнули из металлической пластины новую горелку, установив испаритель и бутылку, на этот раз под хвостовым крылом, подальше от топливных баков. Уотсон начистил новый солнечный отражатель — старый унесло ветром. Работали медленно, каждые несколько минут делая передышку. Когда приходилось выходить из укрытия, шли напрямую под палящим солнцем.
Моран взял из своего багажа бумагу и карандаш, уселся под крылом. Отметив крестиком место аварии и окружив его подковой дюн, он именами обозначил место трех могил: Сэм Райт, Ллойд Джонс, Отто Кепель. По другую сторону восточных дюн нарисовал скелет и пометил: верблюд. Поблизости нанёс ещё две могилы — Харрис, Лумис. Если им удастся выбраться, на поиски тел будет послана команда. Если они поднимутся в воздух и разобьются, но не сгорят, то эту карту найдут при нем, если их вообще найдут. На обратной стороне он дал подробные разъяснения, добавив в самом конце: «Кобб и Робертс потерялись где-то в южном направлении, в пределах ста миль от базы. По отдельности. Не захоронены».
Шатаясь, прямо под солнцем пошёл в салон. Там, держа на коленях лист металла, сидел Стрингер, склонившись над бумагами и чертежами. У его ног лежали какие-то журналы и каталоги. Он был поглощён работой и не заметил, как Моран прошёл между разломанными сиденьями к тому месту, где хранились бумаги Отто Кепеля и письмо, адресованное отцу, матери и Инге. Нож, зажигалку и ключи он тоже положил к себе в карман: семье, в её горе, захочется иметь на память эти мелкие предметы, к которым прикасались его руки. Нож Моран очистил, и они никогда не узнают его последнего назначения. Письмо и листы полётных рапортов уложил вместе с картой.
Стрингер даже не поднял головы, когда штурман проходил мимо него. Сержант спал. Тилни лежал на спине с открытыми глазами.
— Мы улетим завтра? — спросил он.
— Ровно в восемь, малыш. Не опаздывай.
Моран заметил, что в глазах юноши больше нет страха. |