Он посмотрел на часы. Прошло три с половиной минуты, и Шарлотта Пальмгрен, одетая в серебряные сандалии и серое платье из какого‑то легкого материала, отворила дверь.

– Входите, пожалуйста, – сказала Шарлотта Пальмгрен. – Очень жаль, что вам пришлось ждать.

Она заперла ворота и повела его к дому. На улице рокотнул мотор отъезжающего автомобиля. Очевидно, не только вдова действовала быстро.

Монссон впервые увидел виллу всю целиком и ошеломленно рассматривал ее. Собственно говоря, это была не вилла, а маленький дворец, украшенный башнями, башенками и зубцами. Все говорило за то, что ее первый хозяин страдал манией величия, и архитектор срисовывал здание с какой‑то открытки. Последующие реконструкции – и пристроенные балконы, и стеклянные веранды не улучшали дела. Вид у здания был устрашающий, и трудно сказать, следовало ли тут смеяться или плакать, или просто вызвать подрывников и разнести эту аляповатую громадину на куски. При этом она казалась на редкость прочной и взять ее мог, очевидно, только динамит. Вдоль дороги, ведущей к воротам, стояли отвратительные скульптуры из тех, что были модны в Германии имперских времен.

– Да, вилла у нас красивая, – сказала Шарлотта Пальмгрен. – Но перестройка обошлась недешево. Зато теперь все тип‑топ.

Монссону удалось оторвать взгляд от дома и переключить внимание на окрестности. Парк был, как он уже имел возможность отметить, ухоженный.

Женщина проследила за его взглядом и сказала:

– Садовник бывает три раза в неделю.

– Вот как, – сказал Монссон.

– Войдем в дом или посидим здесь?

– Все равно, – ответил Монссон.

Следы присутствия Матса Линдера исчезли, даже стакан, но на передвижном столике перед верандой стоял сифон, ведерко со льдом и несколько бутылок.

– Этот дом купил мой свекор, – сказала она. – Но он умер давным‑давно, задолго до того, как мы с Виктором встретились.

– А где вы встретились? – равнодушно спросил Монссон.

– В Ницце, шесть лет назад. Я там выступала с показом моделей одежды. – После секундного колебания она сказала: – Может быть, войдем в дом? Ничего особенного я, правда, предложить не могу. Ну, немножко выпить.

– Спасибо, я не хочу.

– Понимаете, я здесь совершенно одна. Прислугу отпустила.

Монссон промолчал, и после паузы она продолжала:

– После того, что случилось, мне кажется, лучше побыть одной. Совсем одной.

– Я понимаю. Весьма вам сочувствую.

Она склонила голову, но не сумела изобразить ничего, кроме скуки и полнейшего равнодушия. «Очевидно, она слишком бездарна, чтобы сделать печальное лицо», – подумал Монссон.

Он прошел за ней по каменным ступеням лестницы рядом с верандой. Миновав большой мрачный зал, они вошли в огромную, забитую мебелью гостиную. Смешение стилей было поистине нелепым: сверхсовременная мебель соседствовала со старинными креслами с высокими спинками и чуть ли не античным столом. Она провела его в угол, где стояли четыре кресла, диван и гигантский стол, покрытый толстым стеклом, как видно, совсем новый и очень дорогой.

– Садитесь, пожалуйста, – официальным тоном сказала она.

Монссон сел. Таких больших кресел он в жизни не видел, а это оказалось к тому же настолько глубоким, что Монссон засомневался, сумеет ли он из него вылезти и снова встать на ноги.

– А вы и в самом деле не хотите выпить?

– В самом деле. Я не стану вас долго задерживать. Но, к сожалению, мне придется задать вам несколько вопросов. Нам, как вы понимаете, очень важно быстрее найти человека, убившего директора Пальмгрена.

– Разумеется.