Она сомневалась, что это такая уж хорошая идея, хотя и ее собственная.

— Э... И что я выиграю? — спросила Клер, думая при этом, что гораздо важнее, чем для нее обернется проигрыш.

В Морганвилле нередко заключаются разнообразные сделки, но с одной стороны в них обычно участвуют людоеды. Поэтому следует быть осторожнее с условиями.

— Свободу, — со всей серьезностью ответил он, глядя на нее простодушными глазами, с выражением искренности на слишком молодом лице. — Я скажу Амелии, что ты не годишься для этой работы, и она позволит тебе вернуться к обычной жизни.

Хороший выигрыш. Слишком хороший.

— А если проиграю?

— Тогда я тебя съем, — абсолютно с тем же выражением ответил Мирнин.

— Вы... Вы не можете это сделать!

Она подтянула рукав рубашки и продемонстрировала ему золотой браслет.

— Не глупи. Конечно могу. Я могу сделать все, что захочу, дитя. Без меня нет будущего. Никто, в особенности Амелия, не пожалеет для меня лакомого кусочка. Ты такая маленькая, что на настоящую еду не потянешь, но, по крайней мере, твоя жизнь не пропадет совсем даром.

Она попятилась. Эта безумная улыбка... Клер бросила взгляд на дверь в соседнюю комнату, где ждал Сэм. Неудивительно, что Амелия велела ему оставаться здесь.

Мирнин испустил преувеличенно печальный вздох.

— Теперь смертные не те, как когда-то. Тысячу лет назад ты променяла бы свою бессмертную душу на черствую корку хлеба, а теперь не готова сыграть, даже если на кону твоя свобода. Люди стали такими... скучными. Ну, никаких пари? Окончательно?

Она покачала головой; на его лице отразилось разочарование.

— Тогда к завтрашнему дню напишешь мне эссе по истории алхимии. Я не жду от тебя научного труда, но рассчитываю увидеть с твоей стороны понимание основ того, чему я пытаюсь тебя учить.

— Вы учите меня алхимии?

Он с удивленным видом оглядел свою лабораторию.

— Ты не понимаешь, чем я тут занимаюсь?

— Но алхимия... это же чушь. В смысле, вроде магии. Не наука.

— Достижения алхимии печальным образом забыты. А магия — прекрасное определение того, что ты не в состоянии понять, поскольку не имеешь для этого необходимого фундамента. Что же касается науки... — Мирнин издал неприличный звук; его глаза снова лихорадочно сияли. — Наука — это метод, уж никак не святыня. Открой свой ум, Клер. Всегда приходи сюда с открытым умом. Подвергай сомнению все; не принимай ничего как факт, пока не докажешь этого себе сама. Понятно?

Она неуверенно кивнула, скорее потому, что опасалась выражать несогласие, чем потому, что он действительно ее убедил. Мирнин улыбнулся и с недюжинной силой хлопнул ее по спине.

— Ты моя девочка... Пошли дальше. Что тебе известно о теории Шредингера? Той, в которой речь идет о коте[5]?

Снова странности Мирнина проявились лишь к самому концу урока, когда, как показалось Клер, учитель устал. Нужно признать, работать в этой лаборатории под началом наставника, полного такого страстного энтузиазма, было по-своему интересно, даже если порой он ее пугал. Мирнин напоминал маленького мальчика — с этой своей неуемной энергией, беспокойно двигавшимися руками, смешливостью, своеобразной иронией, которой он отзывался на любую ее ошибку, предпочитая высмеивать, а не поправлять. Видимо, считал, что она быстрее и лучше усвоит материал, если ей придется разбираться в нем самой.

Взглянув на часы, она обнаружила, что уже восемь и ее давно ждут дома. В это время Клер копировала таблицы непонятных символов из книги, которая, по словам Мирнина, была единственным уцелевшим экземпляром данного труда, и он временно не обращал на нее внимания.

— Мне пора уходить. — Она зевнула и потянулась.

— Уже? — отозвался наставник, работавший с неким прибором, напоминавшим тяжелый древний микроскоп.