Тут вероломный кесарь, и князей

         Имперских и духовных сонм верховный,

         И сам он, римский иерарх, в своей

         Непогрешимости греховной.

         Тут и она – та старица простая,

         Не позабытая с тех пор,

         Что принесла, крестясь и воздыхая,

         Вязанку дров, как лепту, на костер.

         И на костре, как жертва пред закланьем,

         Вам праведник великий предстоит:

         Уже обвеян огненным сияньем,

         Он молится – и голос не дрожит…

         Народа чешского святой учитель,

         Бестрепетный свидетель о Христе

         И римской лжи суровый обличитель

         В своей высокой простоте, —

         Не изменив ни богу, ни народу,

         Боролся он – и был необорим —

         За правду божью, за ее свободу,

         За всё, за всё, что бредом назвал Рим.

         Он духом в небе – братскою ж любовью

         Еще он здесь, еще в кругу своих,

         И светел он, что собственною кровью

         Христову кровь он отстоял для них.

         О чешский край! О род единокровный!

         Не отвергай наследья своего!

         О, доверши же подвиг свой духовный

         И братского единства торжество!

         И, цепь порвав с юродствующим Римом,

         Гнетущую тебя уж так давно,

         На Гусовом костре неугасимом

         Расплавь ее последнее звено.

    15–17 марта 1870

«Над русской Вильной стародавной…»

         Над русской Вильной стародавной

         Родные теплятся кресты —

         И звоном меди православной

         Все огласились высоты.

         Минули веки искушенья,

         Забыты страшные дела —

         И даже мерзость запустенья

         Здесь райским крином расцвела.

         Преданье ожило святое

         Первоначальных лучших дней,

         И только позднее былое

         Здесь в царство отошло теней.