Есть противоположное по смыслу общее место, излюбленное и Библией, и литераторами поздней античности, и всеми, кто творил впоследствии. Это идея «puer senilis», идея юноши со всеми достоинствами молодого, но и со всеми добродетелями пожилого человека. Может ошибочно показаться, будто восхищение высокорослостью древних людей — это установка консерваторов, а идеализирование «старческого мальчика», senilis in iuvene prudentia, идеализирование, идущее еще от Апулея — это новаторское устремление. Неправильно! На самом деле восхищение древними составляет часть общей тенденции новаторов искать обоснования своему новаторству в старой традиции, которою якобы пренебрегли отцы.

За несколькими исключениями, среди которых приводившийся мною выше пример Данте, в Средневековье считалось, что истину следует утверждать лишь постольку поскольку она уже была заявлена кем-то авторитетным и прежде нашего жившим. До того доходило, что если не удавалось подыскать авторитетных провозвестников для идеи, предшественников изобретали на ходу, потому что у авторитета, как говорил Алан Лилльский в XII веке, нос из воску — его можно повернуть в любую сторону.

Разберем поподробнее эту ситуацию, потому что когда кончилось Средневековье и когда появился Декарт, стало принято считать, что философ — это тот, кто до состояния tabula rasa стирает все предыдущее знание и — повторим выражение Маритена — предстает «дебютантом абсолюта», «un debutant dans l'absolu»

Dicebat Bemardus Carnotensis nos esse quasi nanos gigantium humeris insidentes, ut possimus plura eis et remotiora videre, non utique proprii visus acumine, aut eminentia corporis, sed quia in altum subvehimur et extollimur magnitudine gigantes.

(Бернард Шартрский сказал, что все мы — карлики на плечах великанов, благодаря чему можем видеть дальше нежели те, и не благодаря росту, не благодаря остроте зренья, а потому что став на их плечи, становимся выше, чем те.). В нашу эпоху любой мыслитель (не говоря уж о поэтах, писателях, художниках), чтобы его воспринимали серьезно, должен во что бы то ни стало продемонстрировать, что отличается от своих непосредственных предшественников, а даже если это не так — стремится создать такую видимость. Ну вот, а схоласты занимались совершенно обратным делом. Совершая самые жуткие отцеубийства, они делали вид, будто повторяют в точности то же, что говаривали их отцы.

Фома Аквинский был для своей эпохи яростным революционером, он перевернул всю философию христианства, но если бы ему на это указали (а кстати, пробовали), он был готов к ответу, что лишь повторяет то же, что за восемь с половиной до него столетий высказывал святой Августин. В словах Фомы Аквинского не было ни обмана, ни лицемерия. Просто всякий философ Средневековья был убежден, что следует только тихонько, понемножку, нечувствительно подправлять, выравнивать, совершенствовать мысли собственных предшественников, и что как раз благодаря сужденьям отцов их идеи приобретают кристальную ясность. Тогда-то вошел в употребление афоризм, который я вывел в заголовок этого текста — высказывание о карликах и великанах.

Кого интересует вся история этого афоризма, тому рекомендую обратиться к работе Эдуара Жоно (Jeauneau Е. Nani sidle spalle di giganti. Napoli: Guida, 1969). Но другая книжка об этом же афоризме гораздо забавнее и безумнее: я имею в виду «On the Shoulders of Giants», написанную в 1965 году одним из самых крупных современных социологов Робертом Мертоном. Мертон вычитал примечательную модификацию этого афоризма у Ньютона, в письме Ньютона Гуку 1675 года: «If I have seen further it is by standing on ye sholders of Giants». Мертон стал доискиваться первоисточника цитаты и забирался все дальше в глубь времени, выстраивая цепочки заимствований, добавляя в каждое новое издание сноски и примечания, пока не издал их отдельной книгой, затем ее же он напечатал на итальянском языке (Sidle spalle dei giganti.