«Запанели!» А Ясек и близко не видел, как паны живут. Их хибарка в самой дремучей части леса ставлена — авось управитель не так часто сюда заглянет. А и заглядывать-то на что? Стол? Четыре палки в земляной пол вбиты, платом коры покрыты. Досок ведь взять неоткуда: пила есть у управителя, да разве у него допросишься? У стола — коряги, пни вывернутые, кое-как топором подтёсаны. Ясеку это не диво. Если бы в лепёшки муки побольше, а толчёной коры поменьше, жить было бы вовсе хоть куда.

С похлёбкой живо управились. И по яйцу с куском лепёшки получили. А там — спать и во сне выдриные игры видеть.

На другое утро Ясь, чуть свет, уж на ногах.

— Куда?

Ну и глаза у матери — живо углядят.

— На речку. Рыбы на уху, ты же сама велела.

— Ну, беги коли так. Да смотри, чтобы рыба была, не то…

— Будет! Будет! — Второе «будет» послышалось уже за порогом, а третье замерло в кустах. Крючки у него самодельные, кузнецова работа, целых три в тряпочку завёрнуты и в пояс штанишек закручены. За них Ясек кузнецу целую неделю в кузнице отработал. Хоть большого толка от него не было — мал ещё, но уж очень кузнецу понравилось, как он из кожи лез услужить чем можно.

Крючки вышли на славу. В то время мало ещё кто их имел, в ходу больше были сеть да бредень. Яся научил рыбачить бродячий музыкант. Кто знает, каким ветром занесло его в это дремучее место. Три дня у них прожил. А за прокорм рыбы с крючков-то сколько натаскал! Мать коптить не поспевала. Он и Яся хитрой науке выучил и даже один крючок подарил, по которому кузнец два других сделал.

— Бери, — сказал весело, — мне за песенку кузнец ещё пару откуёт.

Ясек был очень рад. С сеткой ему одному ведь не справиться, а отцу не до рыбы, работы много.

Вот и речка, вот и тайник в дупле старой берёзы. Там лежат аккуратно свитые в колечки лески из конского волоса. Что греха таить, волос надёрган из пышного хвоста сердитого жеребца, а жеребец-то чей? Самого управителя! Как-то он пожаловал к их ветхой хатенке проверить: неужто не спрятан у матери в закутке хоть какой-нибудь поросёночек? (Поросёночек живо бы переехал во двор самого управителя, а отцу не миновать бы хорошей плётки — не прячь, мол, поросёнка.) Поросёнка, правда, не оказалось. И хоть отцу всё же досталось плёткой поперёк спины, но уже не так сильно. За то, что он не сумел завести поросёнка.

Всё это Ясь вспомнил, когда осторожно запустил руку в заветное дупло. Но тут же с криком её отдёрнул: в дупле лежало что-то мягкое, мохнатое, даже немножко тёплое. А где же драгоценные лески? Ведь другой раз к жеребцу управителя не подберёшься. Передохнув, Ясь опять засунул руку. Не двигается! Значит, не живое. Стиснув зубы, Ясь вытащил… мышь, да не одну… Но самое главное, на дне дупла нашарил свои драгоценные лески. Кто бы ни таскал мышей, а его имущества не тронул. Благодарный Ясь вынул все лески, а мышей покидал обратно в дупло: пользуйтесь на здоровье, я себе другой тайничок найду.

Как ни торопился Ясь, а по привычке двигался неслышно. Знал, что его лесные друзья шума не терпят. Ловля оказалась на редкость удачна. Берестяная кошёлка уже полна отборной рыбой. Осталось подсмотреть — не катаются ли выдры с любимой горки? Ясь торопливо смотал удочки, осторожно, на четвереньках, пробрался по берегу сквозь гущу кустов и замер, поражённый: маленький выдрёнок, по-ребячьи неуклюжий, скользя и спотыкаясь, царапался вверх по горке.

«Неслух, матки не слушает», — подумал Ясь и весело улыбнулся, но тут же стиснул зубы, чтобы не охнуть: за выдрёнком-то наблюдал не он один.