В холле его встретил господин Пападакис собственной персоной.
— Кирьос Габус… — начал он.
— Паспорт мой пожал-те! — рявкнул Габузов, не размениваясь на политесы и иностранные языки. — Паспорт, ферштейн?! Съезжаю я от вас, гниды позорные! Счастливо обосраться!
Но вместо паспорта Пападакис выдал ему очередную бумажку.
— Это еще что за хрень? Сказано тебе — паспорт гони!
Он перегнулся через стойку и попытался дотянуться до тощей шеи Пападакиса, но взявшиеся неизвестно откуда Костас с напарником отодрали его от стойки, протащили через холл и бросили в кресло.
Один остался сторожить пленника, глыбой нависая над вжавшимся в кресло Габузовым, а другой бросился куда-то и через несколько минут возвратился, ведя с собой Лиану. В руке она держала бутылку с яркой этикеткой.
— Снова ты, Сереженька? — кривя рот, проговорила она, и Сергей понял, что бывшая соотечественница пьяна в стельку. — Опять бузишь?
— Спроси, чего им от меня надо! — выкрикнул Габузов.
— А всё того же. Того же самого, голубь мой. Заплати за проживание — и катись на все четыре.
— За какое еще проживание?! Я этому хорьку лысому днем двадцать долларов дал!
— Маловато, Сереженька, маловато.
— Маловато! — Сергей Эдуардович вскочил как ужаленный, но был тут же возвращен в кресло самым неделикатным образом. — Но в бумажке, что я подписавал было черным по белому «две тысячи драхм». Это меньше десятки, а я двадцать…
Лиана хрипло расхохоталась, перевела дух, что-то объяснила троим грекам.
Теперь хохотали все — кроме Габузова, естественно. Тот лишь переводил растерянный взгляд с одного на другого.
— Уф-ф! — Лиана отдышалась. — Ну ты, Сережа, юморист… Две тысячи драхм — это за час, не за сутки. Здесь по часам считают. Здесь ведь не гостиница, а совсем наоборот… В общем, сам догадался, что здесь. Два часа ты оплатил, теперь, будь любезен, отплати еще одиннадцать. Тридцать восемь минут хозяин тебе прощает… Двадцать две тысячи. Сто «бакинских», короче. А винище можешь забрать с собой, ты его оплатил…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БИНДЮЖНИК НИЗКОЙ КВАЛИФИКАЦИИ
Первые лучи утреннего солнца застали Сергея Эдуардовича Габузова сидящим на бетонной тумбе возле пыльного апельсинового дерева. Перед ним раскрывался роскошный вид на гавань, залитую утренним солнцем. Вот только российскому адвокату сейчас было не до видов: он тихо стонал, раскачиваясь и обхватив голову руками.
«Вот и съездил господин защитник в Европу! Посетил, так сказать, колыбель цивилизации… И что теперь прикажете делать? Идти в посольство, просить помощи в доставке ограбленного в публичном доме российского туриста на родину? Или в аэропорт — ждать халявного «евротакси» на Хельсинки?… Ну, дотуда положим, хватит, а дальше, до Питера?… Или все-таки предпринять последнюю попытку добраться до Тер-Петросянов, до Самсут? Ведь все неприятности, происшедшие с ним, не отменяют той опасности, что грозит ей… Что делать?… А также — кем быть и кто виноват? И есть ли в данную минуту на белом свете кто-нибудь несчастнее его, адвоката Габузова из Сейнт-Питерсберг-Раша?»
Прерывистые стоны, доносившиеся откуда-то из-за апельсинового дерева, подсказали, что на последний вопрос, возможно, имеется утвердительный ответ.
Сергей встал, обошел дерево — и обомлел…
Под сенью апельсиновой листвы, скорчившись и держась за живот, лежал темнокожий матросик Жора. Но… в каком виде!
Пижонский кремовый костюм изгваздан до неузнаваемости, на почти оторванном рукаве зияла громаднаяч прореха, золотистый бадлон перепачкан кровью и еще чем-то. |