Взять хотя бы высокий аристократический лоб. Или плавную, уютно-округлую линию подбородка. Пожалуй, если бы не Гайкины смоляные кудри (у Тополя
кудрей не было и в помине), они и впрямь сошли бы за брата и сестру. А впрочем, что, если кудри у Гайки крашеные? Ведь известно, что бабы все время
что-то себе на голове красят. Многим и голова-то нужна исключительно для этого…
— Мы сводные брат и сестра, — как видно, телепатически уловив мое недоверие, сказал Тополь.
— По отцу?
— Да где же по отцу, Комбат, если у меня фамилия Уткин, а у нее — Кравцова? Если у меня отчество Алексеевич — а у нее Ивановна? Что-то ты
тупишь сегодня, мне кажется, — с доброжелательной улыбкой подковырнул меня Костя.
— Значит, вы сводные по матери?
— Ну да! Наша общая мама Любовь Георгиевна Мещерякова ушла от моего отца к ее отцу, — Костя ткнул сестрицу пальцем в мускулистое плечо, — когда
мне было десять лет. Через девять месяцев после этого знаменательного события родилась Иришка.
— Через семь… Я родилась недоношенной, — сердито вставила Гайка.
— Пусть будет через семь! Но сути дела это не меняет! — невозмутимо продолжал Костя. — Главное, что, когда Иришке было три годика, я был уже
половозрелым пацаном…
— Ага, половозрелым пацаном тринадцати лет! — не удержался я.
— Вот именно! — Моей иронии Костя как будто не заметил. — В общем, я стал для Ириши идеалом мужчины. И все такое. В общем, наложил отпечаток на
ее развитие как женщины. Я для нее по-прежнему авторитет. Правильно я рассказываю, сестренка?
— Ну типа того, — недобро ухмыльнулась та.
Мне все хотелось спросить: «А мама ваша знает, чем ее дочурка тут занимается?», но я сдерживался. Потому что если мама знает и ничего не
предприняла, значит, мама у Кости и Ириши дура набирая. А если не знает — так пусть не знает и дальше. Лучше спать будет.
Тополь тем временем проявлял чудеса обычно не свойственной себе словоохотливости.
— Ты думаешь, я в восторге от того, что Иришка в сталкеры подалась?
— Ну… Мнэ… — замялся я.
— Вот именно что «мнэ»! Я вообще, когда узнал, что она тут, в Дитятках, ошивается, был вне себя от бешенства!
— Забрал у меня мой ПДА, контейнер и костюм! Думал, меня это остановит, — самодовольно вставила Гайка. — Как же! Держи карман шире!
— В общем, ты сам все видишь. — Костя сделал обобщающе-заклеймляющий педагогический жест.
Я кивнул. Мол, вижу. Еще и как! Оторва. Заноза.
Одинокая волчица. Именно о таких мечтает половина известных мне мужчин. Как не посочувствовать братцу!
— Но знаешь, она у меня всегда пацанкой была… После того, как сдала на кандидата в мастера спорта по скалолазанию, поступила в институт
физкультуры… На тренера учиться… Так там в группе у нее одни мужики были! А хобби у нее знаешь какое?
— Ну уж не вышивание гладью, это точно! — сказал я и сразу вспомнил некстати рехнувшегося Синоптика с его «лёвиком под веткой сирени». |