|
Вот сейчас попьет, понюхает эту резинку для волос — и будет нашим проводником. Так что не мешай животному своими агрессивными мыслями. Он ведь все чувствует телепатически. И вообще, если хочешь знать, поумнее многих людей. Тигрёнок смотрел на меня, как дети смотрят на фокусников — со смесью жгучего любопытства, страха и нетерпения. Мол, совсем не понятно, как ты это делаешь, дяденька, но побыстрее новый фокус показывай, мочи нет терпеть! — Пропустим его. Пусть попьет. Мы сошли с тропы. Тигрёнок даже немного развел руки в жесте интернационального примирения. Что было псу до лампочки, я полагаю. …Пес пил долго и вдумчиво, пока обрюзгший и слегка обвисший живот, покрытый свалявшейся шерстью песочного цвета, не сделался похож на бурдюк. А затем он встал в двух метрах впереди нас и, бросив царственный взгляд через плечо, пошел, медленно ступая. «Она далеко. Будьте терпеливы. Идите за мной», — услышал я. — Пойдем. Труба зовет, — бросил я Тигрёнку, надевая рюкзак. Ходить за чернобыльскими псами по Зоне — не самое простое занятие. Начать с того, что слепой пес — он здесь абориген. А мы, даже самые профессиональные из нас, — все одно чайники, как нас ни назови. Пес соображает быстро — где повернуть, где обойти, а где, наоборот, ломануть напрямик. Настолько быстро, что я даже не уверен, что дело в соображении. У пса, показалось мне, в мозг встроена антенна, через которую Господь Бог транслирует ему оптимальный маршрут… Два раза тварь обминула гравиконцентраты в каких-то сантиметрах от границ зоны захвата. Трижды мы едва не вляпались в птичью карусель, неверно истолковав маневр четвероногого мутанта. Один раз Тигрёнок едва не угодил в зыбь… К счастью, достаточно быстро Пес понял, что нам трудно держать заданный им темп, и чуток сбавил скорость. В общем, мы счастливо миновали ельник, примыкающий к Грибному Лесу, пересекли Черный Ручей и даже прошли через Пустыню — так назывался неприглядный и страшно богатый на аномалии пустырь, где не росло ничего, даже травы. Мы настигли воровку уже затемно, возле Сторожки. Так называли мы, сталкеры, одинокую хату-мазанку, которая стояла на границе смешанного леса, начинавшегося сразу за Пустыней. Хата была окружена садиком. Садик — забором из неокрашенных жердей. И если бы только стекла в строении не были выбиты, если бы не дышали такой первозданной жутью оконные проемы, взятые в аккуратные лазорево-голубые переплеты и заколоченные изнутри почерневшими от времени листами фанеры, ее можно было бы принять за вполне жилой домишко какой-нибудь хлопотливой старушенции по имени Матвеевна или Ильинична. Да… А вон в том сарайчике у Матвеевны перетаптывается, ожидая дойки, вредная серая коза с желтыми глазами. А в том амбаре имеется погреб, набитый картошкой, луком и «консервацией»… — Твоя женщина там. Внутри этого человеческого дома. Она уже спит. Я выполнил обещание. Мне пора, — сказал Пес, поворачивая к нам с Тигрёнком свою облезлую, в розовых язвах слепую морду. — Спасибо тебе, Пес. |
