— Любому больному не стоит напоминать о прошлом! — согласился Петухов. И вместе с Бронниковым оглянулся на дверь. В кабинет вошел Петрович.

— Приветствую всех вас! Эпилептики, шизики и параноики! Кретины, дегенераты, дебилы! — улыбался патологоанатом.

— Привет, старый гнойник! Как добрался, не потерял ли по дороге образцы тех гадов, каких у себя держишь на полках и столах?

— Нет у меня никого! Третий день один сижу. Даже поскрипеть не на кого. Некому в морду всю правду из его биографии выплеснуть! Это ж надо, не хотят, разучились поми-

рать горожане. В три, а то и в четыре ряда друг на дружке валялись. Теперь никого нет! В морге тише, чем на погосте. Там хоть птицы поют, случается, иной раз вдова взвоет. А у меня и этого нет. Даже жутко. Сторож и уборщица по домам разбежались от безделья. И я не усидел. Все ж грустно все время смотреть на кресты и памятники. Иногда хочется увидеть тех, кто под ними лежать будет.

— Иди ты к черту, философ чокнутый! — рассмеялся Бронников, привычный к шуткам Леонида.

Петухов никак не мог свыкнуться и постоянно злился на патологоанатома. Возмужав, он уже подшучивал над Петровичем, мстил за едкие колкости:

— А мы с Юрием Гавриловичем думали, что схарчили покойнички главного городского потрошителя на чьих-то поминках. Отомстили за все разом. За осквернение и надругательства!

— Помилуй! Отродясь такого за мной не было, — перекрестился Петрович оторопев.

— А кто относил в лабораторию сиськи, письки, желудки и печенки мертвецов?

— Так для изучения, по просьбе!

— Почему не вернул? За бабки загнал?

— Нет! Вы тут точно оба свихнулись! Я ж от своих беру для науки, чтоб будущие медики знали о новых формах и видах болезней, какие сегодня косят людей, считаются неизлечимыми.

— Не надо, Петрович! Желудки твоих клиентов не служат науке. По ним только увидишь, сколь вредно спиртное!

— Попробуй докажи это живому без наглядного примера! — смеялся патологоанатом. И продолжил: — С неделю назад бомжа привезла ко мне милиция. Думал, что от истощения откинулся. Против него бродячий пес львом смотрелся бы. А когда вскрыл, ошалел от удивления! Сердце как у молодого, желудок гвозди переваривал. Печень — юноше позавидовать. Ему еще полвека жить и радоваться!

— От СПИДа загнулся?

— И там все в порядке, хоть попроси его обменяться, — усмехнулся Петрович.

— Что ж его свалило?

— Аппендицит! Если б вовремя обратился, жил бы и теперь! Даже обидно за мужика. Я его знал до бомжеванья! Хороший был человек. На бабе погорел, на любовнице. Короче, застал ее с другим хахалем. Дело обычное. Сучка не жена, претензий не предъявишь. А он, дурак, мужика не догнал, тот с балкона сиганул, живой остался, ну, этот на любовнице оторвался и уделал ее так, что бабу два месяца по частям собирали. Потом шесть операций сделали. В общей сложности почти год в больнице отвалялась. Он уже забыл, как звать эту блядь, а она в суд обратилась. За ущерб, причиненный здоровью, отсудила такую сумму, что вслух сказать жутко. Ни квартиры, ни колес не осталось. И все бабки выгребла стерва! Такую лучше б разом урыл! А то ведь оставил змею живой. Она и отомстила! Его нет. Зато ей простиковать понравилось. Еще одного наколола. Я все жду, когда та лярва ко мне на стол попадет! Уж я ей все выскажу!

— Чего же живой молчишь? — удивился Юрий Гаврилович.

— Подходить к ней стыдно, чтоб люди не подумали, что я ее очередной хахаль! — покраснел Петрович.