— Я к бомжам?

— Тьфу! Еще уговаривать стану всякую, да пропади пропадом, шибанутая! — сплюнул бомж и спешно скрылся.

Баба еще ревела на пепелище. Здесь сгорел не только дом и деньги, навсегда простилась Шура с мечтой о квартире. Ничего не вытащила, не спасла от огня. Он съел все. Баба кляла рэкет, свою корявую судьбу и никак не могла покинуть пепелище. Собственно, идти ей было некуда.

Наступила ночь. Редкие прохожие даже не оглядывались на женщину, ревущую в темноте.

Мало у кого случается горе в ночи? Во тьме только слезы льют незаметно. Шура сидела на земле, обхватив руками голову. О чем она думала? Просила смерть поторопиться.

Утром женщину не узнал никто. Шура совсем поседела. Лицо перекосило так, что, дай зеркало, баба не узнала бы в нем себя.

Она встала с земли, когда над городом проснулось новое утро. Нет, она не спала. Ни на минуту не сомкнула глаз. Шурочка огляделась по сторонам, увидела старого дворника, тот, приметив бабу, не узнал и, спешно отвернувшись, пошел домой. Вот и дети выскочили. Испугавшись Шуры, тихо, на цыпочках, прошмыгнули мимо. Там и старухи выпускают гусей на озеро, коз в лесок. На Шурку с удивлением смотрят, она ли это?

Ее не узнавал никто. Горожане со страхом оглядывались на женщину, тащившуюся босиком по улицам. В ее волосах застрял пепел от пожарища. Лицо, руки и даже одежда были серыми от толстого слоя пепла.

— Что за уродина? — оглядывались на бабу горожане. Она их не слышала. Шла, сама не зная, куда бредет.

Исчезла с лица улыбка, пропал смех. Лишь гримаса страдания и боли, словно печать, приклеилась навсегда. Как она попала на свалку, баба не знала. Села на кучу мусора передохнуть, здесь ее приметили бомжи. Подошли, окружили, заговорили с ней.

— Ты чья? Откуда будешь?

— Кто тебя на свалку выбросил?

— Слышь, чмо? Ты чего не чирикаешь? Коли спрашивают, отвечать надобно!

— Как зовут? — дернул кто-то за плечо.

Шура оглянулась, долго вспоминала, а потом упала лицом в мусор. Орала, плакала, смеялась. А потом затихла. Лежала с открытыми глазами и стонала долго, жалобно.

— Сдвинутая! Потому из дома вышибли. Вишь, босиком приперлась!

— Ох и страшная эта транда! Ее серед ночи показать продавцу киоска, все дарма отдаст! — хохотнули бомжи и решили взять Шуру к себе. Надели на ноги ей старые бурки, на них натянули калоши. И в этот же вечер привели ее в пивбар. Нет, не ее напоить, самим выпить под это страшилище. Шурку водили от стола к столу, прося от ее имени. Посетители пивнушки, увидев бабу, мигом трезвели и отливали из своих бокалов не скупясь. Давали хлеб и рыбу, сосиски и сардельки. В этот вечер пятеро бомжей напились и наелись досыта. Сама женщина так и легла спать голодной.

Бомжам понравилось ходить с Шурой по пивбарам и столовым, ей подавали продавцы из киосков, торговцы с рынка. Баба не говорила ни слова. Только глянув на нее, люди немели от ужаса. Никто б из них не поверил, что лишь недавно женщина была привлекательной и мужики совсем не зря нередко оглядывались, смотрели ей вслед. Но теперь от той женщины не осталось и тени.

Седые пряди волос висели, торчали во все стороны, обрамляя сморщившееся, посеревшее, как у покойницы, лицо. Искривленные пальцы рук пугали. Бледные губы шевелились, не произнося ни слова.

— Ведьма! Проклинает или колдует! — шарахались от нее люди.

— Пошла прочь! — гнали бабу из магазинов.

Шурочка хрипло смеялась, чем еще больше пугала горожан.

Бомжи таскали ее с собой как талисман удачи.