— Надеюсь, вы не будете жаловаться, что Альфред хотел вас изнасиловать?

— Нет, конечно, нет! — вскричала Эвелин, пораженная таким предположением. Одна пола рубашки выскользнула из ее руки, и она стала лихорадочно тянуть на себя другую сторону тонкой ткани.

Враждебность не сходила с лица Томаса Айвора, но теперь он перешел и к действиям, зажав руку Эвелин железной хваткой.

— Что вы делаете, несносная женщина! Остановитесь, ради Бога, вы рвете мою лучшую рубашку. — Он сжал ее руку обжигающе горячими пальцами.

— Вашу рубашку? — Эвелин, сморщившись, потерла освободившуюся руку и с удивлением уставилась на разорванный шелк. — Я… она была в ванной… Я решила, что это рубашка Альфреда… — смущенно забормотала Эвелин.

— Итак, вам было мало играть во время моего отсутствия роль хозяйки дома, вы решили еще и использовать мою одежду? — Он бросил гневный взгляд на своего племянника, который попытался было подняться на ноги, но тут же плюхнулся обратно на кровать и опрокинулся на спину.

Айвор закончил гневную тираду и, смяв сигарету с марихуаной, которую все время нервно крутил в руках, выбросил ее в открытое окно.

— Откуда здесь эта дрянь? — напал он на Эвелин.

— Представления не имею, — ответила она, все еще не придя в себя от неожиданного открытия, что она набросила на себя рубашку Томаса Айвора. От этой мысли ее охватила сладостная дрожь, непонятная, беспричинная и совершенно расслабившая ее. — Это — не мое. Я никогда в жизни не курила марихуану.

Его полные чувственные губы дрогнули в недоверчивой усмешке.

— Вы будете меня уверять, что никогда не совершали незаконных поступков в старших классах? В элитных школах типа Канфилдской женской академии для девочек из богатых семей происходят невероятные вещи. Мамы и папы слишком заняты бизнесом или личной жизнью, они не могут уделять своим детям достаточно внимания. Скучающие девочки ходят на голове, свободно тратят деньги, и никого не беспокоит, как они их тратят, пока…

— Это бывает во всех школах, неважно, из какой социальной среды девочки… — Эвелин позволила себе прервать его речь, — и я не говорила, что никогда ничего не нарушала, я только сказала, что не курила «травку».

— Я подумал, что «травки» современной элитной молодежи недостаточно, — легко согласился он, — они предпочитают созерцать более пикантные картины, ну, например, их милый преподаватель в полураздетом виде.

Это уж слишком! Долго сдерживаемый темперамент Эвелин вырвался наружу. Последнее его замечание перешло всякие границы.

— Вас терзают собственные комплексы, не так ли? — притворно сочувственно осведомилась она. — Как я понимаю, ваши родители не имели возможности отправить вас в «элитную» школу, и вы теперь обижены на тех, кто получил более серьезное образование и имел другие социальные возможности, чем вы. Но дети не могут выбирать, где им учиться, за них решают родители, и я была точно в таком же положении.

И, вопреки вашему очевидному предубеждению, мистер Айвор, не все дети, которые учатся в привилегированных школах, становятся снобами. Многие из этих детей выходят в жизнь обычными, серьезными людьми, умеющими хорошо работать и убежденными сторонниками социальной справедливости. Они верят в моральные и духовные ценности иногда больше, чем те, кто окончил государственные школы.

Эвелин настолько увлеклась собственным красноречием, что даже стала, как обычно на лекции, подчеркивать отдельные слова убеждающим жестом. Томас Айвор следил за ней с вниманием первокурсника.

— Благодарю вас, мисс Лентон, вы замечательно все объяснили, — с легким юмором вмешался он в ее лекцию и вновь перевел насмешливый взгляд на ее почти обнаженную грудь.