По дороге он взял с подноса чашку чая. Гостиная заполнилась родственниками и друзьями, разговаривающими приглушенными голосами. Похожие на робких голубей, они толпились небольшими группами и Трешфилд с портрета в траурной рамке взирал на это сборище со знакомым выражением злорадства на лице. Ник отпил чай, медленно обошел группу родственников и подошел к дивану сзади. Отсюда ему был слышен разговор Джорджианы и Пруденс.
— Я уверена, что вы правы, — сказала Джорджиана. — Но как же быть с коликами?
— О, если боли сильные, то вам лучше всего использовать белладонну. Она очень помогает.
— Я интересуюсь потому, — сказала Джорджиана, — что когда я создам этот дом, в нем может быть довольно много младенцев.
— Право, Джорджиана, эти дела лучше всего поручить домоправителю или надзирателю. Вам нужно будет нанять хороших честных сотрудников, желательно обладающих опытом работы с детьми.
— Я знаю, но колики это такая проблема.
— Это верно, — сказала Пруденс и со звоном помешала чай в фарфоровой чашке. — Кстати, я хотела вас спросить, вы еще долго намерены здесь оставаться?
— Нет, не долго.
— Разумеется, приличие требует, чтобы ваш отъезд не был поспешным.
— Разумеется, — сказала Джорджиана.
— Но, в конце концов, в этом доме траур.
— Конечно.
— Может быть, неделю? — спросила Пруденс.
— Может быть.
Ник услышал, что чашка Пруденс задребезжала.
— В таком случае я предупрежу домоправительницу.
Пруденс извинилась и пошла к Эвелину, который приглашал всех пришедших отдать последний долг графу на ленч. Присутствующие горя желанием наполнить свои желудки за счет новоиспеченного графа, толпой направились в зал. Краем глаза Ник заметил, что Джорджиана встала. Он поставил чашку и быстро вышел из-за дивана.
— Ты думала, что она перепугается и признается во всем? — спросил он.
Джорджиана испуганно вскрикнула и резко повернулась.
— Почему , вы все время подкрадываетесь и возникаете так неожиданно?
— Если бы она была виновата, то не призналась бы, что знает о белладонне.
— Она могла признаться для того, чтобы прикинуться невинной.
— Верно, — сказал Ник. — И расспрашивать тронутую леди Августу тоже было очень умно с твоей стороны.
Прежде чем ответить Джорджиана оглядела быстро пустеющую комнату.
— Зато, мистер Всезнайка, я узнала, что она принимает то, что называет своим эликсиром. Она говорит, что врач прописал его ей от нервов. Если мы спросим врача, что входит в этот эликсир, я уверена, что он назовет белладонну. Наверняка Августа считает его противоядием против французского яда.
— Ш-ш-ш! — произнес Ник, увидев, что к ним приближаются Людвиг и леди Августа, опирающаяся на его руку.
— Вы что не собираетесь обедать? — обратился к ним Людвиг.
— Мы сейчас идем, — сказала Джорджиана. — Леди Августа, я как раз говорила мистеру Россу о вашем чудесном эликсире.
— Он обезвреживает яд, так что не пытайтесь меня отравить, мадам шпионка. И Людвиг сказал мне, что знает о вас все, как вы тайком пробираетесь повсюду и добываете секреты для Наполеона, и он сказал мне, что собирается…
Людвиг похлопал леди Августу по руке в перчатке.
— Послушайте, бабушка, разве можно так говорить в день, когда мы похоронили дорогого дедушку?
— О, бедный, бедный Трешфилд, — запричитала Августа. Она высморкалась в черный кружевной носовой платочек, бросая на Джорджиану подозрительные взгляды. |