|
Даже воздух был совершенно такой же, как вчера. Все это как-то странно подействовало на мои нервы, а ожесточенье бесчувственного мужичья до того меня озлобило, что я почел за нужное даже вмешаться. — Что вы тут горло дерете! базар, что ли, здесь! — крикнул я, подходя к одной кучке. — А не базар нешто! — отвечал мне один голос. Я смутился, ибо сообразил, что и в самом деле стою на базаре. — А знаете ли вы, мужичье проклятое, что у нас нынче ночью на всю губернию несчастье слу-чилось? Мужики глядели на меня с недоумением. — Знаете ли вы, что его превосходительство, Анфима Евстратича, от должности уволили? — О! де… Но не успел дерзкий договорить, как уже рука моя исполняла свою обязанность. — Да ведь поди новый на место его будет! новый будет! — кричал провинившийся. Сначала я не слыхал его объяснения и продолжал делать свое дело; но, признаюсь, когда слова «новый будет! новый будет!» явственно коснулись моего слуха, то рука моя невольно опустилась. И в самом деле, рассудил я, если нет старого, то это значит, что есть новый — и ничего больше. Из-за чего же тут меняться воздуху! из-за чего предметам, уже установившимся и, могу сказать, вросшим в землю, перескакивать с места на место! Вчерашняя смерть не содержит ли в себе зерна сегодняшнего возрождения? Вчерашнее помрачение не вознаграждается ли сегодняшним просветлением? Одним словом, я вынужден был дать гривенник напрасно обиженному мной поселянину и, успокоивши себя разными солидными размышлениями, отправился с визитом к закатившейся нашей звезде. В приемной я застал правителя канцелярии и полициймейстера; оба стояли понуривши головы и размышляли. Первый думал о том, как его сошлют на покой в губернское правление; второй даже и о ссылке не думал, а просто воочию видел себя съеденным. — Вы читали бумагу? — спросил я правителя канцелярии. — Читал, — отвечал он грустно. — Но что же за причина? — Да никакой причины не прописывается. Напротив того, даже похвалы нашему генералу примечаются. «Неутомимые, говорит, труды, на поприще службы с пользою понесенные»… — И в заключение? — А в заключение: «Расстроили, говорит, ваше здоровье и без того потрясенное преклонно-стью лет»… — Ну, какая же это «преклонность лет»! — Какая «преклонность лет»! и всего-то по формуляру семьдесят пять лет значится! в самой еще поре! — Только бы управлять еще старику! В это время к нам вышел сам закатившийся старик наш. Лицо его было подобно лицу Печори-на: губы улыбались, но глаза смотрели мрачно; по-видимому, он весело потирал руками, но в этом потиранье замечалось что-то такое, что вот, казалось, так и сдерет с себя человек кожу с живого. — Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! — сказал он, обращаясь к нам. — Весь город, ваше превосходительство… — начал было я. — Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! — повторил он и остановился, что-бы перевести дух. Я понял, что старик играет роль, но что роль эту он выучил довольно твердо. — Нам остается утешаться, что новый наш начальник будет столь же распорядителен, как и ваше превосходительство! — сказал я, пользуясь паузой. К удивлению, генерал был как будто сконфужен моею фразой. Очевидно, она не входила в его расчеты. На прочих свидетелей этой сцены она подействовала различно. Правитель канцелярии, ка-залось, понял меня и досадовал только на то, что не он первый ее высказал. Но полициймейстер, как человек, по-видимому покончивший все расчеты с жизнью, дал делу совершенно иной оборот. — Нет, уж позвольте! такого начальника у нас не было и не будет! — сказал он взволнован-ным голосом, выступая вперед. |
