Теперь вот… хотя, конечно, сомнительно, что богиня благословит эту вот… а там, видишь? Медведева… богатые очень. И царица к ним благоволит…
Время шло.
Солнце припекало. Над головами одних девиц раскинулись шелковые полотнища, которые крепились к палкам, другие накинули платки, кто-то укрылся под соломенною шляпой огромных размеров. Вокруг очереди засновали мальчишки с кувшинами, на все голоса расхваливая воду.
Кто-то покупал.
Кто-то…
— Они ведь могли как-нибудь так… — не выдержала Стася, потому как стоять, да еще и молча, было выше её сил. — Неужели нет своего храма? Ну, если не семейного, то какого-нибудь такого… тот же главный закрыть можно было бы ото всех…
— Закрыть? — удивились девицы все хором. И головами покачали, аж совестно стало за этакое предположение.
— Боги не одобрят, — Горыня произнесла это веско. — Перед богами все равны, что боярин, что простой холоп… так в Правде писано. Но…
Она огляделась.
— Ты права. Они могли бы и иным порядком. Небось, когда в молельный день едут, то храм делят на боярскую половину и для прочих всех.
— У батюшки в Канопене место свое есть, — добавила Баська. — И у Матвея Фроловича тоже имеется. Оно, может, не на боярской, но какие там в Канопене бояре… вона, барон в своем собственном молится, к чему ему ездить?
— Тут скорее дело в ином, — Горыня помахала растопыренною пятерней. — Если бы их пускали отдельно, то слух бы прошел, что камень подменили или еще какой. Особенно, если бы одна благословение получила, а другая нет. Точно началась бы свара. А кому это надобно? Да и то… потом попробуй отговорись, что это благословение было, если его никто не видел. Вот и стоят…
— И вперед не лезут?
— Вдруг богиня обидится?
Стася кивнула, соглашаясь, что да, глупо было бы по-за собственного нетерпения лишиться шанса царицей стать.
— На самом деле все быстро проходит. Вот увидишь.
Стася и увидела, уже ближе к вечеру, когда, казалось, еще немного и свалится она без сил, ибо стоять еще больше — это как-то… чересчур. Бес и тот вот притомился, хотя он, в отличие от Стаси, время от времени вытягивался на пыльной земле, видом своим показывая, что исключительно из любви к хозяйке бестолковой этакую муку терпит.
Потом и ему стало жарко.
И Стасе.
И…
Голоса и те притихли, то тут, то там раздавались стоны, да и вовсе становилось очевидно, что все-то это мероприятие, еще недавно казавшееся забавным, вовсе даже не забавно.
Но вот впереди показался храм.
Этакая каменная громадина, скорее походившая на крепость. Не было в нем ни изящества, ни роскоши, но лишь ощущение… неправильности, что ли? Будто кто-то взял да и втиснул средь роскошных теремов гранитный короб.
Перед храмом, на махонькой площадке, посыпанной белым песком, высился постамент, а на постаменте лежал камень. Самый обыкновенный такой камень, с одной стороны кривой, а с другой — щербатый. И ни цветом особым, и ничем-то еще не выделялся он среди прочих. Этаких камней на любом поле воз наберется.
Но девицы, растерявшие было энтузиазм, загомонили.
Подтянулись.
— Вон, вон… — ткнула Стасю в бок Баська, верно, от избытка эмоций. — Глянь…
Возле камня стоял мужчина в сером одеянии, перехваченном веревкою, за ним виднелся еще один, уже в кафтане. Этот, в кафтане, держал в руках свиток да перо, верно, производя учет девиц согласно расписанию.
Он взмахивал рукой. И девица, оторвавшись от свиты — а без оной явились совсем уж бедные — поднималась на помост, чтобы возложить ладонь на камень. |