— Так ведь бабье-то дело, — вполне искренне удивилась Баська, перекидывая корзинку с левой руки на правую. Корзинку вручил Антошка, строго-настрого велевши себя голодом не морить, потому как в заморенной бабе никакой красоты нету.

И для поддержания оной сложил две дюжины пирожков, кулебяку, расстегаев и еще чего-то, способного скрасить тяготы ожидания.

— Она хочет сказать, что Ладора покровительствует женщинам, — продолжила Горыня, от пирожка не отказавшись. — И некогда многие невесты просто сами собой приходили в храм, кланялись, испрашивая благословения. Некоторые получали. Другие нет… моя нянюшка говорила, что получали те, кто замуж шел по своему желанию, мужа любил и любви же искал. А те, кто желал выгоды или же был к браку приневолен, то какое им благословение?

— А еще девка того… нетронутой быть должна, — поспешила добавить Баська.

— Невинной, — Горыня пирожок ела аккуратно. — Но… нянюшка сказывала, что порой и вдовам случалось его получить. А стало быть, невинность — не обязательное условие.

— Да что ты говоришь! — взвизгнула одна из нянек девицы, которая к беседе явно прислушивалась. — Это где ж слыхано было…

— И слыхано, и описано, — отрезала Горыня. — В храмовых архивах…

— Глупости…

— Не глупости, но… потом кто-то решил, что богиня мужчин не любит, а потому, если женщина желает благословение получить, то подле неё мужчин быть не должно. Хотя… конечно, странно это. Благословение-то для брака!

Стася тоже подумала и согласилась, что странно.

А вот няньки с мамками залопотали, замахали рукавами, сделавшись вдруг похожими на суетливую куриную стаю.

— Тихо, — велела девица, ими опекаемая, и ножкою топнула.

— Еще раньше не жили так, — Горыня пальцы платочком отерла. — В том смысле, что дом не делился на женскую и мужскую половины.

— Это надо у Евдокима Афанасьевича спросить. Он точно знает. Но… — Стася поскребла Беса за ухом, — думаю, что действительно не делился. Если на мой посмотреть, то оно сразу и видно…

— Срам какой! — хором выдохнули впереди стоящие девицы и отвернулись.

Пускай их.

— Там от Любава Соколова, — шепотом пояснила Горыня. — Боярина Соколова вторая дочь. Первая уже замужем, теперь вот на вторую надеется… род хороший, крепкий. И короне всегда верен был. Если Любава благословение получит, то шансы у неё неплохие.

Любава обернулась.

Личико у неё было круглым, аккуратным. Да и собою была она хороша, что куколка фарфоровая.

— Правда, никто не ожидал, что смотрины объявят. Уже давно ими никто не забавлялся. Все ждали, что выбор сделает царица, как то водится, а вот… с Любавы парсуну писали. И еще с Софьи Димитриевой… вон она, в темно-синем сарафане.

Горыня показала рукой куда-то в толпу. И вправду, выделялась в ней девушка в темно-синем платье, правда, не столько богатством нарядов или красотой, сколько кругом мрачного вида женщин в мужской одежде. Женщины стояли, демонстративно положив руки на рукояти сабель.

Хмурились.

— Она у папеньки единственная дочь. Мать из ахейского племени, и она сама, говорят, на ахейский манер воспитывалась. И что матушка — не просто из родовитых, а царской крови. И что сила у ней тоже особая, а какая — никто не ведает. Только батюшка её давно царицу обхаживал. Но та к ахейцам не особо, вера у них не такая, потому и стереглась… даже слух пошел, будто вовсе сошлют, но видать, не получилось.