— Пока нет, — осторожно ответил Дурбин.

— И ладно… может, еще вернется, — правда прозвучало так, что Дурбин явственно осознал: в этакое чудо Аверсин не верит. — Ты сейчас при Козелковском, так? У него дочка… ха, смех… больная и в невесты.

— Дитя выздоровело.

— Но болело же ж! Ладно, я не о том… сколько он тебя еще держать станет, особенно тут, когда нормальных целителей хватает? И я подумал, что вот оно! Ты мне поможешь!

— В чем?

— Во всем! — решительно заявил Аверсин. — Травы разбирать. Составлять заказы. Варить зелья.0 Обыкновенные которые. От соплей. От колик кишечных и прочей ерунды.

— Кишечные колики — это не ерунда.

Аверсин только отмахнулся:

— Ты меня понял… платят не скажу, чтоб отменно, но сотню золотых в месяц положу… опять же, одежу выправят за счет казны, но тоже особо не рассчитывай. Эконом у нас прижимистый. Будешь приходить в лабораторию. Убираться. Заказы делать. Зелья готовить. Следить, чтоб травы все были, по уложению… ну и так, по мелочи.

Сердце екнуло.

И оборвалось.

Предложение хорошее. Отличное даже. Сотня в месяц… ни в какой провинции Никита не заработает столько. Сотня… и на полном содержании казны. Он об том слышал. Пусть бы даже кафтан не бархатный поставят, помощнику целителя такой не положен, но Никита нынче не гордый, от суконного не откажется.

— А там, глядишь, если сила вернется, то и повыше можно… наставник один и вправду урабатывается. Из меня же целитель… сам знаешь, — Аверсин поморщился. — Ну как? Согласный?

— Я… посмотреть хочу.

Что-то мешало вцепиться в это вот предложение, которое тот, прошлый Дурбин, не упустил бы. Тот, прошлый, и мечтать не смел о звании царского целителя, о…

А нынешний вот что-то хмурится.

Чему-то не верит.

— И верно! — старый знакомец вовсе даже не обиделся. — Оно и правильно! Мой отец говорит, что только дурак соглашается, не глядя. А ты-то дураком никогда не был… слушай, а с Гурцеевой у тебя что?

— Ничего.

— Слышал, им развод дали… по стечению обстоятельств. Она и вправду Мишку в… бабу?

— Да.

— Вот ведь! Ведьма! Наши давно уже поговаривают, что нужно с этим что-то делать… Скоружского помнишь?

— Смутно, — вообще-то Дурбин вовсе не помнил, но не признаваться же в этаком своем незнании.

— Жена прокляла… загулял малость… с кем не бывает? Обычная баба бы что? Взяла бы и простила. А эта прокляла… и теперь он вовсе не может. Ведьма…

Никита покачал головой, сочувствуя, правда, почему-то больше получалось сочувствовать неведомой ведьме, чем Скоружскому. Но ведь можно не озвучивать, верно?

— И не он один. За последний год семь случаев! И хорошо, что некоторые проклятья отменить вышло. Наши петицию составляют, чтоб, стало быть, ограничивать силу ведьм. Особенно перед вступлением в брак.

— Может, — тихо произнес Никита. — Просто не брать их в жены?

— И ты туда же? Узнаю… есть и такие, не спорю, но… а дети как? Гадать, унаследует кто дар или нет? Или, как раньше, заводить по три-четыре жены? Тоже накладно, тут одна порой… но это все пустое, Никитка… Гурцеевы, верно, злы?

— Понятия не имею.

Разговор становился все более неприятен. И будь его воля, Никитка прервал бы, но… карета катила по улочке, а впереди маячила неясная перспектива новой работы, которая должны была бы вдохновить, но вместо вдохновения и предвкушения Дурбин испытывал одну лишь злость.