Стася кивнула.

Будет.

Всенепременно.

Следующие несколько дней прошли, как ни странно, в тиши и благоденствии. То есть, в относительной тиши, ибо дом наполнился вдруг людьми, которые этот самый дом отмывали, вычищали и вовсе приводили в порядок, чему сам дом, как Стасе казалось, был весьма даже рад.

И освободившись ото сна.

Стряхнув вековую пыль, дом помолодел, похорошел, вновь приоделся в шелка и бархаты.

— А я ей и говорю, куда ты тафту да в горячую воду пихаешь! — Баська стояла, уперевши руки в бока, что выражало крайнюю степень возмущения. — Дура безрукая!

— А она?

Маланька вот пристроилась на низенькой кушеточке, обивка которой несколько поблекла, но все еще сохранила общую целостность.

— А она сказала, что ей велено стирать, она и стирает… — Баська рукой махнула. — За всем пригляд нужон.

Она подхватила котенка под толстое брюхо и подняла, потерлась щекой о мягкую шерсть.

— Еще и ключница, стервь старая… небось, следить прислал этот ваш князь.

— Не мой, — меланхолично ответила Стася, которая с князем виделась дважды и даже приняла от него букет цветов. После двух десятков холопов цветы — это право слово, пустяк совершеннейший.

Но Ежи обиделся.

Виду не показал, но точно обиделся. Стася почуяла. И даже совестно стало. Немного. А потом… потом она решила, что в конце концов, женщина свободная, а Ежи сам держится так, будто бы он Стасе какой родственник дальний и не более того.

В общем, попробуй-ка разберись с этими мужчинами.

Тем более, когда они разбирательств всячески избегают, отговариваясь великой мужскою занятостью. Тут вообще, если разобраться, все-то заняты. Антошка и тот дело себе нашел, прочно обосновавшись на огромной местной кухне, в которой он вдруг стал единственным властелином. Даже присланные Радожским кухарки, попробовав воевать, признали-таки поражение.

Баська командовала дворней.

Маланька помогала.

Ежи учился. Евдоким Афанасьевич учил, а Стася… Стася, пожалуй, впервые за долгое время маялась бездельем. И если сперва она делала это с немалым удовольствием, то теперь…

— И вот она мне…

Стася потерла виски, понимая, что еще немного и взвоет.

…коты разбрелись по дому.

За питанием их следил Антошка. За уаборкою — дворня. За… за всем, сэобственно говоря, и что оставалось Стасе? Шеелками шить, как робко предложила Бэаська, правда, уточнивши, что не знает наверняка, шьют ведьмы шелками или нет. Про всех ведьм Стася не знала, но вот сама она с иголкой, мягко говоря, не слишком ловко обращалась. К тому же шелками… где она и где шелка? Вот то-то же, но сидеть, равно как и лежать или вот ходить, что по дому, что по саду, стало совершенно невыносимо. И Стася поднялась.

Девицы, сами себя назначившие то ли фрейлинами, то ли около того, смолкли.

— Идем, — велела Стася, чувствуя себя по меньшей мере Юлием Цезарем на берегу Рубикона. — Гулять. В город.

— Гулять? — переспросила Баська.

— В город? — удивилась Маланька. И обе хором спросили:

— Зачем?

— Затем…

— Так ведь швеи тут. Если ткани нужны, то купцов можно кликнуть. Батюшка завсегда радый помочь и присоветовать. И пряники Антошка, пусть и ирод знатный, а хорошие печет. Не хуже ярмарочных. И ярмароки еще нету…

— Не важно, — порой на Стасю находило этакое вот… нелогично упрямое. Пряники не хуже? Может, и так. Но в Стасю эти пряники больше не лезут.

И жизнь нынешняя сонно-бездельная.