Ненадолго.

— Батько! — вновь взвыл несчастный, голову руками заслоняя. — Батько, я же… я не хотел! Не знал! И все-то клевета… ведьмы клятые заморочили.

Стася почесала руку.

Опять ведьмы.

Вот ведь… гадости люди сами творят, а виноваты, выходит, ведьмы…

— Говори, — велела она, и слово получилось донельзя тяжелым. — Правду.

Парень закатил глаза, притворяясь, что того и гляди сомлеет, но был перехвачен князям за шкирку. Радожский жертву тряхнул тихонечко, та и заговорила.

Быстро так.

Захлебываясь от желания каяться. И с каждым словом…

…не было ведьмы, но была жена, отцом сосватанная, всем хорошая, но не любимая. И была любимая, которая тоже всем хороша, вот только не жена и женою взять не позволят, даже если та, первая, четырех детей народившая, вдруг преставиться.

Она бы, может, второй в терем войти согласилось, в прежние-то времена можно было нескольких брать. Он узнавал. И что ныне запрета нет, тоже узнавал. Да только не позволят же ж!

Отец приличия блюл.

А еще в руках своих крепко держал и семью, и финансы. Пойдешь против воли его? Мигом на улице останешься, может, не с пустою мошной, но всяко беднее себя, прежнего. Кому оно охота?

И главное, что?

Главное, что крепок был Градомысл Зимославович, долгие годы ему боги сулили. И не сомневался Божедар, что все-то он проживет до единого. А стало быть… стало быть и ему мучиться при жене нелюбимой, да за батькиною спиной.

Всегда вторым.

Без права самому решать…

…мысль-то извести батьку появилась. И ужаснула. Сперва. Но чем дальше… разве ж он, Божедар, не заслуживает счастья?

— Коня откуда взял? — уставши слушать этот лепет, уточнил князь. Правда, Божедара он так и не выпустил, а тот и не пытался вырваться.

— Так… Марфа… сказала… дала… помогла… принесла… волос девичий, чтоб аркан сплести. И заговор.

— На крови?

— Не ведаю! Честью клянусь, что не ведаю…

— Нет в тебе чести, так что не клянись, — Радожский вздохнул. — Надо будет отписаться, чтобы подробный разбор учинили. Мнится мне, за вдовой этой не только… нынешний двор.

Коня Божедар сам ловил.

Зерном, в вине моченым, прикармливал. Кобыл приводил на пустынный берег. Три ночи не спал, а на четвертую-таки удалось накинуть ему тонюсенький, пальцем порвать можно, аркан на серебряную шею. Все ж таки был он сыном своего отца, а потому с жеребцами ладить умел.

Как не ладить, когда с маленства при табунах.

А дальше… коня спеленать.

Да учить.

Крепко учить плетью крученой, воду и дурь выбивая, так, пока не ослабнет он, от моря взятый. А там уж и прикармливать сухарями, которые ему любая дала…

…была она не просто так, но Марфы дальнею сродственницей, а потому тоже многое знала.

— Где живет?

— Воронья слободка, — он попытался было не сказать. И Стася видела, как стискивает зубы, закрывает рот руками, но слова прорвались. — Дом с резным коньком да желтыми ставнями…

— С-скотина, — плеть в руке Градомысла ударила по лицу сына, рассекая лоб и щеку. — Отца на бабу променял…

— Ведьмы, ведьмы приморочили… они виноваты! Марфа и отродье её! Они…

— Может, к слову, и приморочили, — сказал князь, руку под плеть подставляя. — Вы погодите. Его теперь на дознание надо. Маги проведут освидетельствование…

Купец сплюнул.