— Что случилось?

— Суженая пропала. Норвуд… если с ней что-то случится, лучше бы мне утратить свое бессмертие.

Волчье тяжелое дыхание коснулось лица. И когда в тумане вновь раздался вой, зверь ответил на него. Вой близился, как близились и тени, которых было слишком уж много, чтобы надеяться, что они просто пройдут мимо.

Норвуд…

Вожака сложно не узнать. И если первый зверь показался Ежи большим, то черный волк с перечеркнутой шрамом мордой был вовсе огромен. Он и на Ежи-то глядел сверху вниз.

— Знаете, это, конечно, не совсем мое дело, — подал голос Радожский, пытаясь дотянуться до своего огня, но уже понимая, что в этом месте, чем бы они ни было, его дар бессилен. — Но… что-то мне подсказывает, что происходящее не совсем нормально.

Ежи с ним согласился.

В обоих случаях.

— Ведьмак, — в желтых глазах волкодлака Ежи отражался, что в зеркале. — Поведешь.

— Я Стасю ищу, — уточнил он на всякий случай. — Она ушла и…

— Попала к людоловам, — закончил Радожский. — След скрыли. А тут вот…

Волк растянулся перед Ежи.

И второй, обойдя князя по кругу, — тот за зверем следил неотрывно, явно испытывая острое желание куда-нибудь да сгинуть — опустился на землю.

— Думаю, — вожак прикрыл глаза, — боги сплетут правильные нити.

…давным-давно, в землях, что у самого края мира, жил да был Ниян-царевич, сынок младший да балованный…

Старая сказка.

Волчья спина узка, а бока ребристы, и сколь Ежи не пытается стиснуть их, да не выходит. Только и остается, что распластаться на этой спине, вцепиться в жесткую, что осока, шерсть, надеясь, что Ежи удержится.

— Веди, — велел волк.

А Ежи.

Ежи отпустил тропу. Волкам по ней идти сподручней. И вновь дрожит земля, и вновь туман сгущается, мечутся тени, но не смеют подойти ближе. А волчья стая идет широким шагом.

Идет да выходит.

— Скорее, — Ежи, забывшись, вонзил каблуки в волчьи бока, ибо там, впереди, в тумане, происходило неладное. Зазвенела, застыла и оборвалась нить чьей-то жизни, выпустив в туман еще одну душу, которая пока не поняла, что случилась.

И Норвуд понял.

Тропа же натянулась струной. Еще немного…

Волк оттолкнулся от несуществующей земли, распластавшись в прыжке. И когда лапы его коснулись земли, он полетел, ударился о земь, превращаясь в человека.

А Ежи…

Ежи покатился, ударившись плечом об острый камень. Рядом зашипел князь, пытаясь подняться, отряхнуться. На него налипли клочья белого тумана, не способные отпустить такую сладкую жертву. И он, не видя их, но ощущая, пытался стряхнуть, снять с себя.

А рядом гудело пламя.

Суетились люди.

Кто-то подвывал, кто-то…

Пламя обняло старый дом, бережно, нежно даже, обещая, что не причинит вреда, но лишь очистит, уберет ненужное. Оно, это пламя, было рыжим и ярким, и только теперь Ежи сполна ощутил жар его. Задрожали волосы, грозя вспыхнуть, поднялись светлым облаком.

— Твою ж… — князь все-таки встал.

На колени.

Но и стоя на коленях он все одно выглядел князем. А потом он вытянул руки, раскрыл ладони и, вцепившись в темные космы огня, дернул.

И пламя покачнулось.

Застыло на мгновенье, а после поползло, потекло к человеку, что думал, будто у него хватит сил справиться со стихией.

— Что ты… — Ежи сумел сделать шаг.

И второй.

Жар нарастал. И кажется, задымился уже кафтан. А кожа натянулась, затрещала, высыхая.

— Не мешай.