— К тебе-то это точно не относится, Роджер. Нельзя травмировать то, чего нет.

— Но это все-таки самоубийство. Что ж, я рад, в самом деле.

— А я тебе больше скажу — полиция это прекрасно знала со вчерашнего утра.

— Да, и весь этот сыр-бор разгорелся только из-за того, что мы вытерли кресло, — услуга не только непрошеная, но и бессмысленная.

— Чем меньше ты будешь разглагольствовать, почему да зачем я вытер кресло, тем будет лучше. В тот раз, Роджер, я, по крайней мере, застал тебя врасплох.

— Застал, что и говорить, — с напускным великодушием согласился Роджер. Хоть вычислил убийцу не лучше, чем я. Но слушай, если ты правда хочешь мне помочь, замолви за меня словцо инспектору. Нет, ну каков змей — развлекается с этим порошком при совершенно явном случае самоубийства! В сыщика играет! Кстати, теперь понятно, что, когда мы с Рональдом были на крыше на другое утро и инспектор делал вид, что его очень беспокоит положение кресла, это был чистейший блеф. Он нанес порошок на кресло еще раньше и, естественно, воодушевился полученным результатом, но решил нам ничего не говорить, прежде чем не сообщит этой потрясающей новости своему суперинтенданту.

— И суперинтендант понял, что хотя причина смерти, может, сомнений и не вызывает, но тут что-то такое было, какой-то шахер-махер, и решил докопаться до истины.

— Именно. И продолжал нагонять на нас тоску и тревогу в убойных дозах. Что ж, видимо, он решил, что это его долг, и соответственно его исполнял.

— Все-таки удачно, — задумчиво произнес Колин, — что я не послушался тебя, когда ты велел мне сказать, будто кресло с самого начала было прямо под виселицей.

— Получается, — холодно отвечал Роджер, — что так.

— И удачно, что весь этот вздор, что ты нагородил, Роджер, — будто Агате стало плохо, а Осберт выступил в роли сэра Уолтера Рейли, со своим платком, не привел к серьезным последствиям.

— Теперь это несомненно, — ответил Роджер еще холоднее.

— И что еще удачно, — продолжал размышлять Колин, — так это то, что Осберту хватило ума упомянуть об этом Лилиан вчерашней ночью в спальне, и еще — распутать всю эту путаницу, и еще — сказать про это миссис Лефрой сегодня утром, чтобы она смогла подогнать свою версию под их. Агата великая женщина. Она сразу видит, в чем соль.

— А самое удачное, видимо, — спросил Роджер ледяным тоном, — что никто из них даже не удосужился сообщить об этом мне?

Колин призадумался.

— Ну, зато это ведь предотвратило дальнейшие сложности, да, Роджер?

И с надеждой посмотрел на спутника.

Но Роджер успел уже заморозиться до совершенно арктического состояния.

Да и все равно — что бы он мог сказать?

В гостиной возбужденно щебетали Силия Стреттон, Агата Лефрой и Лилиан Уильямсон.

— Милочка, второй раз я бы этого просто не выдержала. Это было так ужасно. Мне прямо чуть дурно не сделалось, как только я снова села на место.

— Милочка, ты была великолепна. А скажи, милочка, что моя шляпка? А то мне показалась, что она прямо съезжает мне на ухо.

— Милочка, ты выглядела изумительно. И так держалась! А шляпка была там, где нужно! Милочка, а я, что, выглядела страшной дурой?

— Милочка, ты была чудесна! А я?..

— Милочка, ты…

— Милочка…

В кабинете Рональд и Дэвид Стреттоны припали наконец к такой нужной для каждого из них вещи, как шерри.

— Ну, будем, Дэвид!

— Будем!

— Слава богу, все позади.