Он вложил в эти слова все презрение, которое испытывал к двум парням в кровати, развернулся и вышел.

Он сбежал по лестнице, отяжелевший, размякший и усталый. В ушах у него звучало только одно слово: «Натан». Это имя, которое до сих пор для него означало только счастье, теперь воплощало в себе измену и трусость.

Он вышел из дома и плюхнулся на свободную скамью на площади, прямо напротив подъезда. Отсюда он увидит, как выйдет тот парень.

Он сидел, засунув руки в карманы куртки, с остановившимся взглядом. Ну и что теперь делать? Расквасить ему морду? А зачем? Что это изменит? Все дело в Натане. Его любовник-то никого не обманывал. Любовник не выплясывал три года на задних лапках, чтобы жить с ним вместе.

Том взглянул на часы.

Минута. Прошла всего минута с тех пор, как он вышел на площадь, и она показалась ему вечностью. Сколько ему еще ждать? Может, эти два мерзавца там наверху решили вернуться к своей развлекухе? Неужели хватит наглости? Тогда надо будет подняться и устроить им веселую жизнь.

Дверь приоткрылась, мужчина выглянул наружу, застегиваясь на ходу и спеша убраться восвояси. Он глянул по сторонам, проверяя, не поджидает ли его там соперник, чтобы начистить рожу.

Том подскочил на месте.

Беглецу не пришло в голову глянуть на площадь, прямо перед собой, так что он не заметил того, кого как раз и опасался. Он рванул по улице Мольера и пропал из виду.

Том в оцепенении остался сидеть на скамейке. Он знал этого парня. Как его звали-то? Какое-то греческое имя… А, Никос! Ну да, это Никос. Он сам спал с ним месяц назад.

Том смущенно уставился на свои руки. Смеяться тут или злиться? Он ставил Натану в вину то, что сам проделал несколькими неделями раньше!

Обычно Том не умел долго злиться. Нет, он, конечно, знал, что такое раздражение, но терпеть не мог это состояние и старался справиться с ним как можно скорей. Что может быть глупее, чем злиться? Злость обрушивается на мир, и в ней кроется уверенность, что одной только яростью удастся этот мир изменить; она налетает, бьется, поносит реальность, не исправляя ее. Злость — это беспомощность, которая уверена в своей силе.

Он вытер ладони об штаны, попробовал усмехнуться, но у него не вышло. Эта история вызывала у него омерзение.

Сам этот Никос никакой опасности не представлял… Он, конечно, красивый парень, но трахается скучновато — слишком возбуждается, спешит, дергается, нервничает и к тому же громко вопит. Одного раза достаточно. Может, даже и одного многовато… Кстати, Никос не пытается ничего повторить со случайным любовником или даже снова увидеться, а исчезает сразу, как только дело сделано. Судя по тому, что успел понять о нем Том, ему нравятся сами встречи, а не люди.

«В общем, ерунда! Ничего серьезного».

Но у него не получалось отделаться от боли. Проблема была не в Никосе, а в Натане. Ведь зачем-то он предлагал ему вместе жить, говорил о любви и любил его, кажется, не меньше, чем сам Том любил его, и все же воспользовался возможностью, чтобы пуститься во все тяжкие с первым встречным?

Натан появился на тротуаре напротив, одетый в черное, — ему этот цвет был не к лицу и придавал слишком торжественный вид. Он увернулся от машины, которая пронеслась вдоль сквера, и предстал перед Томом:

— Ты на меня сердишься?

Том пожал плечами и в бешенстве отвел глаза:

— Нет, я просто счастлив.

— Прости, Том, ну я же не знал, что ты придешь. Мы с тобой договорились на вечер. Ты говорил, что тебе надо проверить тетради.

— За что ты извиняешься? За то, что это сделал? Или за то, что плохо выстроил расписание?

Натан сделал обиженное лицо и замахал руками:

— И это ты, Том, наш неутомимый кролик, самый страстный любовник во всем Брюсселе, — это ты читаешь мне морали? Может, мне это снится? Готов согласиться, что тебе было неприятно такое увидеть, и я еще раз повторяю, что не хотел, чтобы ты нас видел, но не буду тебе врать, что мне стыдно за то, что я сделал.