– Балдеж. Клевое граффити. – Игнат ослабил узел галстука, расстегнул ворот рубашки.

– Я рисовал.

– Ты художник?

– Иногда. Пойдем.

Из прихожей вел узкий проход в мастерскую «иногда художника». Пахло краской и растворителями, но все перебивал запах расплавленного воска. Без преувеличения сотни черных свечей, больших и маленьких, толстых и тонких, торчали частоколом вдоль периметра большой квадратной комнаты с низким потолком. Под решеткой подвального оконца легли грудой исписанные холсты, пустые рамы, подрамники. Здесь же горстка засохших кистей, изжеванные тюбики, пустые бутылки. Прямо напротив узкого прохода в мастерскую к стене прижался алтарь – пирамидообразное ступенчатое сооружение, увенчанное грубо вылепленными из цемента головами с ракушками каури вместо глаз. Одна большая, несколько поменьше и одна совсем маленькая. Но размер глаз ракушек у всех одинаковый, и оттого самая маленькая головка пучеглаза, а самую большую, такое впечатление, лепили с китайца. На ступеньках алтаря детские игрушки – мячик с аппликацией в виде Микки Мауса, куколка Барби, плюшевый медвежонок и еще какая то мелочь. И ворох птичьих перьев у подножия. А на полу перед алтарем коленопреклоненные люди. Человек десять двенадцать спиной к Игнату, один лицом к нему.

Негритянское лицо неподвижно, чернокожее тело, прикрытое лишь льняной набедренной повязкой, расслаблено, однако спина прямая, открытые розовые ладони лежат на бугрящихся мышцами ляжках. Немигающие глаза смотрят в глаза Игнату. Белые глазницы со жгучими провалами зрачков особенно выразительны, аж мороз по коже...

– Кто ты? – спросил негр громко, басом. Всего два словечка, а сразу понятно, что он изъясняется по русски без всякого акцента, совершенно свободно.

– Я пришел поговорить с Грандмастером Доном Мигелем.

– Говори.

– Мои слова не для чужих ушей, – сказал Игнат и чертыхнулся в уме: «Черт! Разговариваю, как будто индеец из старого фильма с Гойко Митичем в главной роли... А может, так и надо? Или лучше притвориться придурком?.. Черт его знает!»

– Чужих не бывает в доме Эшу.

«Вот бы еще знать, кто такие „Эшу“. Или чего такое?» – подумал Сергач, вслух же сказал:

– Я пришел просить жреца Эшу о многом, но и возложить на алтарь я готов многое.

– Возлагай.

– После исполнения моей просьбы.

– В чем твоя просьба?

«Ежели продолжу изъясняться а ля Гойко Митич, переговоры затянутся. А рискну ка я все же в целях экономии времени закосить под Иванушку дурачка! Эх, была не была», – решился Игнат и выпалил на одном дыхании:

– Моя девушка лечилась у биотерапевта Альтшуллера. Здесь недалеко, за Чистыми Прудами. Она в него влюбилась, в Альтшуллера. Я часто захожу в магазин «Белые облака». Магазин оккультных принадлежностей и литературы, тут рядом. Листаю я, значит, книжку про порчу и сглаз, подходит парнишка, вежливый такой, и спрашивает: «Интересуетесь?» Он и подсказал, тот парнишка, как вас найти, кого спросить...

– Чего ты хочешь? – Мавр гипнотизировал Сергача взглядом. Народ на полу дисциплинированно смотрел только на жреца, никто даже и не пытался оглянуться.

– Смерти! – выдохнул Игнат.

– Девушки?

– Нет, что вы! Альтшуллера, Семена Ароновича. Наведите на него порчу. Порчу на смерть! Я заплачу. Сколько скажете.

– Надо спросить у владык перекрестков. – Негр закрыл глаза.

Хиппи провожатый взял Игната под локоть, шепнул: «Пойдем!» Игнат пожал плечами, развернулся, влекомый обратно в прихожую пожилым волосатиком. За спиной громко и певуче зазвучал бас жреца:

– Ибарокоу моллумамба есху...

Игнат повернул голову, скосил глаза, увидел, как зашевелились люди на полу, вторя песнопениям Дона Мигеля нестройным хором:

– Ибаро о окоу мол л лумба а а.