— Подготовить нас к чему?

— К буре, — ответил Ривен. — К грядущему.

Кейл покачал головой.

— Нет. Даже боги не умеют строить такие сложные планы. И кроме того, он готовит себя, а не нас.

— Это одно и то же, — ответил Ривен. — Позволь показать тебе ещё кое-что. Пойдём.

Эревис схватил его за плечо.

— Сюрпризы мне больше ни к чему.

Ривен посмотрел ему в глаза, в его взгляде было… сочувствие?

— Последний, — сказал он.

Ривен провёл Кейла по погружённому во тьму храму. Хотя строению недоставало формальных атрибутов церкви Маска, Кейл решил, что божеству по нраву мрак и тени храма без окон. Их путь по пустым каменным коридорам и комнатам освещали факелы.

Ривен провёл Кейла по лестнице к закрытой деревянной двери. Эревис узнал помещение, и у него пересохло в горле. Когда-то они оставили здесь тело Джака. Он вопросительно посмотрел на Ривена.

— Открой дверь. Увидишь сам.

Кейл изучал его лицо.

— Открывай, — настаивал Ривен.

Медленно, неохотно, Кейл толкнул дверь. Когда он увидел то, что было внутри, сердце загрохотало внутри грудной клетки и слова застряли у него в горле.

***

Я несусь по траве, мои ноги горят, мои лёгкие задыхаются. Каменная камера прямо впереди.

Я слышу у себя за спиной страх и вслепую бью назад клинком разума. Я чувствую, как лезвие режет плоть, и страх воет от боли и ярости.

Двадцать шагов до двери. Десять. Пять. Я теряю равновесие, падаю на все четыре и отчаянно карабкаюсь последние несколько шагов. Наваливаюсь на дверь, молясь, чтобы она была незаперта.

Дверь поддаётся.

Я проваливаюсь внутрь, захлопываю за собой дверь и прислоняюсь к ней спиной.

Внутри очень холодно.

Страхи налетают на дверь и приоткрывают её. Кряхтя, я наваливаюсь на дверь всем своим весом, закрываю её снова, и в отчаянии осматриваюсь в поисках какого-нибудь запора, чего угодно. Пальцы смыкаются на холодном ржавом железном пруте на полу у двери. Наощупь нахожу скобы на двери и просовываю в них прут.

Страхи снова бросают себя на дверь. Она содрогается при каждом столкновении, но прут держится, и страхи воют от злости. Глухие удары по стенам и крыше говорят мне, что они ищут другой путь внутрь.

Потея и тяжело дыша, я сжимаю свой клинок разума и оглядываю внутренности камеры. К счастью, я не замечаю других способов проникнуть сюда.

Стена напротив меня — та самая, и по ней от пола до потолка бежит трещина. Края трещины укрыты дымчато-чёрным льдом. В остальном, камера точь-в-точь похожа на ту, в которой я очнулся. Пустая, с голым каменным полом.

Страхи врезаются в дверь с такой силой, что дрожат даже петли. Другие стучат по крыше и стенам.

— Магадон, — говорит голос, голос у стены, раздающийся из трещины. — Подойди сюда. К трещине.

Я не шевелюсь. Я смотрю через всю камеру на трещину в стене, пока страхи пытаются проломить себе путь внутрь.

— Они пугают, не так ли? — спрашивает голос со смешком. — Подойди, Магадон.

Вцепившись в клинок разума, я пересекаю камеру и встаю у стены. Трещина чертит зазубренную, неровную линию по её поверхности. Наружу сочится холод и вонь — сера, смешанная со зловонным, гниющим запахом склепа. Я кладу руку на камень — он ледяной.

— Здесь стена слабее всего, — с нетерпением говорит голос. — Ты сможешь пробиться через неё. Используй свой меч.

В бешенстве страхи колотятся о камеру. Стены дрожат; дверь гремит; крыша трясётся. Я опасаюсь, что всё сооружение скоро развалится. Воображение рисует мне картины чёрных фигур, облепивших здание, как маслянистая плёнка, закапсулировав его в ужасе.