|
Как и мать, Линн жила на две страны – одной ногой в Китае, а другой в Соединённых Штатах, обе разговаривали лишь по английски, причёсывались и одевались, следуя американской моде, хотя в стенах родного дома, как правило, носили тунику и шёлковые брюки. Мало что унаследовала Линн от родного отца, за исключением разве что долговязости и восточных глаз, и менее того взяла от своей матери; никто и не знал, откуда в девочке вдруг всплыла столь редкая красота. Ей никогда не разрешали играть на улице, как то было позволено брату Лаки, потому что в Чайна тауне женщины и молодые девушки из состоятельных семей жили более чем замкнуто. В редких случаях своих прогулок по кварталу юная особа всегда ходила с отцом, держась за его руку, и упорно смотрела долу, чтобы никоим образом не задевать за живое состоящую почти из одних мужчин окружавшую их толпу. И без того оба привлекали к себе её внимание: она – своим великолепием, он – похожей на американскую одеждой. Уже прошло немало лет, как Тао Чьен отказался от характерной для китайцев косички и ходил с короткими волосами, зачёсанными кзади, носил безупречный чёрный костюм, сорочку с отутюженным воротником и шляпу цилиндр. И всё же, за пределами Чайна тауна Линн могла передвигаться совершенно свободно, как и любая другая светлокожая девушка. Она училась в некой пресвитерианской школе, где осваивала элементарные понятия христианской веры, а заодно и познавала буддийские практики своего отца, и всё это вместе, в конце концов, убедило её в том, что Христос был не кем иным, как перевоплощением Будды. Одна она ходила лишь на занятия по фортепьяно и посещала своих подруг по колледжу. По вечерам же неизменно располагалась в чайном салоне своей матери, где выполняла школьные задания и занимала себя чтением романтических произведений, которые покупала за десять сентаво, либо же тех, что присылала её тётя или, точнее, бабушка Роза из Лондона. И на деле оказались тщетными усилия Элизы Соммерс, прилагаемые с тем, чтобы заинтересовать дочь кухней или любым другим видом домашнего хозяйства: казалось, её дочь была просто не приспособлена к выполнению повседневных трудов.
Взрослея, Линн всё же сохранила личико пришлого ангела и множество невообразимых изгибов собственного тела. Её фотографии распространялись годами без особых последствий для юной девушки, однако ж, всё разом переменилось, как только миновал пятнадцатый год, принёсший с собой определённые формы и осознание того, что сокрушительная привлекательность, на самом то деле, оказывала на мужчин немалое влияние. Мать, находившаяся в подавленном состоянии в связи с имевшими огромную силу последствиями сложившейся ситуации, всячески пыталась сдерживать в своей дочери энергию обольщения. Настаивала на образцах скромности и обучала ту ходить, словно солдат, практически не двигая ни плечами, ни бёдрами, однако ж, в конечном итоге, всё пропало даром: лица мужского пола каких бы то ни было возраста, расы и статуса кружились поблизости, чтобы только восхититься юной особой. Окончательно поняв преимущества своего очарования, Линн перестала его проклинать, как то делала будучи маленькой девочкой, и решила, что на небольшой промежуток времени устроится натурщицей к художникам, пока не приедет принц на крылатом коне и не заберёт с собой разделять супружеское счастье до самой смерти. Родители ещё в детские годы смирились с фотографиями фей и качелями, всё принимая за каприз невинного создания, однако ж, видели огромный риск в том, что дочь блещет перед камерами, стремясь подражать осанке настоящей женщины. «Это позирование вовсе не приличное занятие для девушек, напротив, представляет собой сплошную распущенность», печально определила ситуацию Элиза Соммерс, потому что понимала, что уже не удастся ни разубедить дочь в её фантазиях, ни защитить от ловушек, коими чревата женская красота. Как то раз она поделилась с Тао Чьеном своими стремлениями. Это произошло в один из тех как нельзя кстати подходящих моментов, когда оба сделали передышку в своих любовных ласках. |
