Но вой сирены не умолкал, он словно плавал в воздухе, то близкий и явственный, а через минуту — далекий, еле слышный. Так корабль в бурном море то взлетает ввысь, то проваливается в пропасть между волнами.

— Питер!

Может быть, это ветер шутит шутки — противный ветер, что гудит в вершинах, беснуется, поднимает фонтанчики пыли с каждого незаросшего пятачка земли, заставляет птиц выделывать на лету причудливые зигзаги, срывает листья с деревьев, отламывает сухие сучья и швыряет их наземь.

— Питер, Питер, сюда!

Он и в первый раз слышал бабушкин голос, но откликнуться не было сил. Обернувшись, он увидел, что она стоит возле курятника.

— Иду! — крикнул он, хотя идти не хотелось ужасно.

Словно вторглись в его личную жизнь, словно прервали на самом интересном месте, когда он читал письмо, которого долго ждал. Требовательный голос бабки что-то разрушил.

— Скорее, скорее! — кричала она.

— О, чтоб… — пробормотал Питер. — Ну, чего там? — отозвался он. — Что случилось?

— Ты что, не слышал сирену? Пожар. Надо тебе ехать домой.

Он ощутил внезапную утрату, точно у него отняли что-то очень ценное.

— Ой, нет, — сказал он. — Вот уж нет. Чего ради?

Вверх по дороге с воем пронесся мотоцикл, а за ним — хвост оранжевой пыли. Он мелькнул за деревьями, взревев, одолел бугор и скрылся. Питер знал, кто это. Джон Джордж. Он-то едет не домой. Он едет делать нужное дело, как мужчина. Впрочем, Джон и есть мужчина, а не какой-то изнеженный мальчишка.

Стелла тоже услышала сирену. Она стояла в овраге, недалеко от ручья, где у ее отца был установлен насос — насос, который всегда портился, когда был нужен, а когда не был нужен, работал. Ручей был не тот, что протекал за домом Фэрхоллов, а другой.

Стелла искала Жюли и сейчас вдруг со страхом подумала, что Жюли и впрямь могла зайти далеко и заблудиться. До сирены эта мысль не приходила ей в голову: ведь Жюли, когда набедокурит, всегда прячется — замрет где-нибудь и молчит. Можно звать ее до хрипоты, стоя от нее в нескольких шагах, и не догадаешься, что она рядом. Жюли отмалчивается, пока не решит, что гроза миновала, пока в голосе, который ее зовет, не зазвучит усталость. Найти Жюли, когда Жюли знает, что на нее сердятся, — это почти невозможно.

На минуту Стелла испугалась. Лес вдоль ручья был густой и дикий, и дед Таннер говорил, что там есть старые шахты — правда, их никто не видел. Вот будет ужас, если Жюли заблудится и случится пожар! У Стеллы вырвался тревожный стон. Никогда еще ее не посещали такие мысли, но ведь никогда еще она не слышала пожарной тревоги в такое вот душное летнее утро. Она громко выкрикнула имя Жюли. Вернее, она хотела выкрикнуть его громко, но голос у нее сорвался. Единственным ответом был донесенный издали ветром крик Стиви:

— Ого! След вомбата!

Стиви всегда так. Помощи от него не жди. Вечно он забывает, зачем пошел, и начинает выслеживать птиц или кроликов, а не то переворачивать камни — нет ли под ними жуков или блестящих черных червей с желтыми полосками.

— Стиви! — крикнула она, — Сирена! Неужели не слышишь?

Молчание. Стиви не было видно. Она не знала, где он, наверно, пустился по следу за вомбатом, а все остальное вылетело из головы.