Я весил на пятьдесят фунтов больше нормы. Меня забраковали вчистую.

     В течение двух последующих лет моя  болезнь  слегка  прогрессировала,

зато все остальное развивалось  гораздо  стремительнее.  К  этому  времени

армия брала уже  всех  и  согласна  была  даже  на  одноногого  однорукого

слепого, если тот желал сражаться. А я хотел воевать. Я потерял  семью  во

время бомбежки, ненавидел свою работу на военном заводе, а доктора сказали

мне, что болезнь моя  неизлечима  и  мне  в  любом  случае  осталось  жить

год-два. Поэтому я вступил  в  то,  что  осталось  от  армии,  и  то,  что

осталось, приняло меня, не колеблясь ни секунды, и отправило на  ближайший

фронт, до которого было миль десять. Уже на следующий день  я  оказался  в

бою.

     Теперь я вспомнил достаточно, чтобы понять, что с_а_м  я  не  имел  к

этому никакого отношения, но случилось так, что к моменту моего прихода  в

армию ситуация изменилась. У  противника  кончились  бомбы  и  отравляющие

вещества и стало не хватать снарядов и патронов. У нас их тоже  оставалось

в обрез, но они не смогли уничтожить в_с_е наши производственные мощности,

а нам это почти удалось. У нас еще были самолеты, чтобы доставлять  бомбы,

и остатки организованности, чтобы посылать самолеты  в  нужные  места.  Во

всяком случае, почти что нужные места: иногда мы по ошибке  сбрасывали  их

слишком близко от своих войск.  Через  неделю  после  того,  как  я  начал

воевать, я выбыл из игры - меня контузила одна из  наших  маленьких  бомб,

сброшенная всего лишь на расстоянии мили.

     Я очнулся примерно через две недели в госпитале на базе с сильнейшими

ожогами. К тому времени война  уже  кончилась,  если  не  считать  очистки

территории от остатков противника и того,  что  еще  не  был  восстановлен

порядок, а мир не начал все заново. Видишь ли,  это  не  было  то,  что  я

называю войной на уничтожение. В ней погибло - я  только  предполагаю,  не

помню точно - около четвертой или пятой части населения планеты.  Осталось

достаточно много производительных сил и людей, чтобы рухнуло  не  все.  На

пару столетий наступили разруха и упадок, но не было возврата  к  дикости,

не пришлось начинать все с нуля.  В  такие  времена  люди  возвращаются  к

свечам и дровам, но вовсе не потому, что они не знают об  электричестве  и

угольных шахтах, а оттого, что беспорядок и революции на время выбивают их

из равновесия. Знание, пусть и скрытое, остается и возвращается  вместе  с

порядком.

     Совсем другое дело - война  на  уничтожение,  когда  погибает  девять

десятых или больше населения Земли - или Земли и других планет. Тогда  мир

проваливается  в  примитивную  дикость,  и  лишь  сотое  поколение  заново

открывает металлы и делает из них наконечники копий.

     Но я опять отвлекся. Очнувшись в госпитале, я долго мучился от  боли.

К тому времени  обезболивающих  средств  уже  не  осталось.  У  меня  были

глубокие радиационные ожоги, от которых  я  невыносимо  страдал  несколько

месяцев, пока они не зажили.