Но зачем? Зачем его пугать?

Стоп!

Сухов замедлил шаг, глядя сквозь прохожих остановившимся взглядом. Уж не является ли этот странный вызов без последствий отголоском «печати зла»?!

Никита качнул головой, отгоняя наваждение, обозвал себя в душе слабохарактерным и впечатлительным мистиком, и поспешил к метро. Через полчаса он входил в мастерскую Ксении.

Сердце вдруг забилось часто и сильно, будто он бежал. А при виде склонившейся над мольбертом художницы — она работала над пейзажем — пришло странное двойственное ощущение: его ждали и не хотели видеть одновременно! Чувство это все чаще приходило к Никите, и он даже как‑то задумался о причине этой странности, но мастерская Красновой не способствовала самоанализу, мысли свернули в иное русло. — Он тихонько прошел за ее спиной в угол, где стояли столик, два кожаных кресла и вешалка, сел в кресло и принялся разглядывать профиль девушки.

На ее лицо в момент работы хотелось смотреть, не отрываясь, как на огонь костра или дождь. Когда она работала, превращалась из феи Приветливой доверчивости в фею милой сосредоточенности, и по лицу ее тихо бродили отголоски мыслей и чувств, переживаемых ею в данный момент. Наблюдая за ней, Никита терял счет времени, и был готов убить всякого, кто посягнет на это существо, способное превращать безотрадное в красивое, серость в яркую многоцветность…

Одета Ксения была в голубой комбинезон, не скрывающий блистательных форм тела. Волосы она заплела в косу, которая тяжелой короной лежала на голове, открывая длинную шею с серебряной цепочкой. В мочках ушей поблескивали серебряные сережки с сердоликом в форме листочка березы. На среднем пальце левой руки — перстень с таким же камнем. Неброско, просто, но в этой простоте крылись изысканность и утонченность, подвластные только истинному художнику — не в смысле профессии, в смысле свойств натуры.

— И долго ты намерен так сидеть? — раздался низкий голос девушки.

— А? Д‑да… — промямлил застигнутый врасплох Никита.

Ксения огляйулась. В глазах улыбка, лукавые искры, приветливость, и готовность выслушать любое предложение. Повинуясь зову интуиции, Никита подошел к ней и молча поцеловал в полураскрытие пунцовые губы, ответившие на поцелуй с неожиданной нежной силой. Минута длилась долго, а тишина в мастерской была такая, что слышалось кипение крови, собравшейся в губах, сердце и руках, сжимавших девичьи плечи. Затем, снова повинуясь властному зову интуиции, Никита разжал объятия, оторвался от Ксении и отступил на шаг. Девушка смотрела на него без улыбки.

Глаза ее стали огромными, глубокими, и радость в них боролась с сомнениями.

Никита стиснул зубы, отступил еще на шаг. Снова это загадочное сомнение, что и в глазах Толи Такэды. Ах, друзья мои, приятели, в чем же вы сомневаетесь? Что вы такого видите во мне, что позволяет вам сомневаться?

— Надо же, — все тем же спокойным низким голосом произнесла девушка,

— на двадцать седьмой день знакомства ты наконец соизволил поцеловать меня. Я думала, ты смелей.

— Ну что ты, я такой неуклюжий и робкий, — пробормотал Никита.

Девушка засмеялась, и напряжение схлынуло, разрядившись смехом. Но вкус поцелуя остался на губах и в памяти. Сравнить его было не с чем, ничего подобного Никита не переживал никогда, хотя и целовал девушек прежде. Как сказал бы Толя Такэда: счастье, выпадает тому, кто его не ждет.

— Я пришел жаловаться, — продолжал танцор, с жадной радостью впитывая смех девушки и свет, исходивший от ее лица. — Понимаешь, вокруг меня что‑то происходит, какие‑то скрытые силы жонглируют событиями, а я лишь изредка ощущаю их присутствие.