|
Ты был дикарем». Густав нахмурился и сжал челюсти так сильно, что у него заложило уши. Дикарем? Что мелет этот чепушила, это же невозможно, он хорошо помнил свое детство. Бросил быстрый взгляд на Эндрю: не смеется ли тот над ним? Но тот слушал голос и, казалось, ничего для него сейчас больше не существовало. «До трех лет в Баден-Бадене жил маленький дикарь Густав. Затем твой отец убил одного странника, который остановился в вашем доме на ночлег. Он болел и не мог вести свой корабль дальше, ему нужен был отдых. Твой отец устроил ему отдых, Густав. Сначала уложил на подушку, а затем положил еще одну подушку сверху. Немецкий бутерброд. Он понимал, что жизнь в городе дикарем – не то, о чем бы он мог мечтать в этом новом мире. Ты вырос весь в него, знаешь ли. Он привил тебе ненависть к городу. Ты впитал ее не с молоком матери, хорошей и мудрой женщины, а с сигаретным дымом отца. Твой отец курил „Бланш“, Густав. Обычно целый блок этого дерьма бултыхался в багажнике вашего корабля. Твоя мать умерла от рака. Возможно, его усугубил твой вечно смоливший отец, но я не буду делать необоснованных заявлений. А сам он, Густав, однажды пропал, бросив тебя в корабле. Тебе было двенадцать лет, и в одно прекрасное утро ты проснулся в одиночестве. Наверное, тебе было страшно, потому что ты плакал и хныкал, стоя на крыше своего собственного, теперь уже, корабля». – Откуда? Откуда он все это знает?! – воскликнул Густав. Но Эндрю молчал. Замолчал и голос в плеере. Странник потряс устройство, но оно работало, из динамика шел мерный гул молчащего микрофона, отсчитывался хронометраж. Густав сел рядом с Эндрю, опершись о каменную стену плечом, и положил плеер на землю, динамиком вверх. Вскоре вещание возобновилось: «Всю свою жизнь ты думал, что твоего отца похитили дикари. Эти выблядки, живущие в городе и пожирающие своих матерей, они словно рак. Ты даже как-то наведался в тот город, возле которого вы тогда заночевали. В тебе взросло зерно отмщения, ты питался пламенем злобной ненависти. Если бы в тот день тебе встретился хоть какой-нибудь житель города, ты бы убил его, не задумываясь. Любого. Девочку, мальчика, старика. И ты сейчас ждешь, что я назову тебе причину, по которой исчез твой отец. Но ее нет. Я ее не знаю. Я знаю все о тебе, но вот о твоем отце не слышал ничего с тех пор, как ты проснулся под холодным липким одеялом в сентябре две тысячи девяносто седьмого. Один». У Густава дрогнул подбородок. «Затем твоя жизнь не отличалась праведностью. Ты воровал, ты крал, ты грабил, ты убивал. Помнишь тех троих на трассе? Каждому из них было не больше двадцати лет. Совсем как тебе. Но это ничему тебя не научило. Ты глуп, Густав. Ты считаешь городских жителей дикарями, но сам не далеко ушел от них. Ты всего лишь странник, который забыл свое дикарское прошлое. А теперь немного фактов. У тебя есть шрам под ребрами – остался после драки. Ты заезжал к Креку и искал того, кто может сделать хорошую татуировку без заражения. Не знаю, что ты себе набил, но сам факт мне известен. У тебя за всю твою жизнь было одиннадцать женщин. Три из них мертвы! И лишь ОДНА смерть не лежит на твоей совести! Ты знал об этом, Густав?! Ты знал, что Наташу избили ДО СМЕРТИ за то, что она спуталась с чужаком не из общины?! Ты знал, что Стефани, эта малютка с наивными голубыми глазами, вскрыла себе вены после того, как ты уехал от нее, не сказав „Прощай“, ничего не сказав?! Знаешь ли ты это?!!» – Нет, нет, – зашептал Густав. – Да этого не может быть, просто не может. «Две смерти только потому, что ты засунул свой член не в те дырки. Ты угроза для этого мира, Густав, для мира, который пропитан смертью, ты – угроза! Только вдумайся! Тебе не страшно? Мне вот страшно. Но ты нужен мне. И я готов закрыть глаза на то, что ты совершал раньше. |
