|
Или в тот день в Детройте, когда в лобби гостиницы им устроили засаду, и они были вынуждены ждать целых девять часов, обездвиженные, без еды и питья. У него в руках был пистолет, под конец, походивший на часть его руки или на большую, пульсирующую от боли занозу в его теле. Здесь в автобусе, по крайней мере, у него ничего не болело, хотя его телу было не совсем комфортно. Становилось жарко, солнце раскалило крышу автобуса, но окна уже было не открыть. Дети были несколько подавлены, но всё равно вели себя беспокойно, иногда кто-то из них мог заплакать. Девчонка-водитель ничего не могла с этим поделать. Когда дети успокаивались, она снова возвращалась на водительское место, её руки снова сжимали баранку руля, и её глаза фокусировались где-то в пустоте. Без сомнений она была в шоке.
Миро был доволен тем, что данные ему указания успешно исполняются. Его первой обязанностью было зафиксировать окна пластиковыми клиньями так, чтобы их нельзя было открыть даже с большим усилием. Затем, заклеить их липкой лентой. Миро заклеил лентой каждое окно, оставляя узкие щели, через которые можно было бы наблюдать за происходящим снаружи и при этом оставаться незаметным. Им нужно было наблюдать за зданием, расположенным в тысяче футов от них через пропасть, где, как сказал Арткин, должны будут расположиться солдаты и полиция. И они также должны были наблюдать за лесом по обе стороны пропасти. Там должны были засесть снайперы. Миро накладывал липкую ленту быстро и аккуратно. Дети ему мешали. Ему, чтобы стоя в проходе дотянуться до окон, приходилось наклоняться над ними или переступать через их беспорядочно разбросанные ноги. Дети смотрели на него с любопытством, кто-то из них с некоторым безразличием, словно наблюдая сцену по телевизору, а кому-то вообще было всё равно, они были где-то не здесь, не в автобусе. Влияние наркотиков, как предполагал Миро. Или возможно американские дети уже были изрядно напичканы всякой телевизионной дурью. Он уже заклеивал последнее оставшееся окно и почувствовал, как кто-то потащил его за штаны. Он посмотрел вниз. Маленький белокурый мальчик смотрел на него и улыбался. Мальчик не казался испуганным при виде маски. Отсутствие двух зубов у него во рту и промежутки между ними делали его похожим на клоуна. Миро продолжил накладывать на стекло ленту, а мальчик всё тянул и тянул его за штанину. Миро проигнорировал его и поспешил закончить работу. Дети для него не значили ничего, для него они были на одно лицо: маленькие люди, без имён, чужаки, не пробуждавшие в нём ни малейшего любопытства или сочувствия. Найти общий язык с ними он бы не смог. Когда он рос, то с детьми он практически не общался. Единственным его компаньоном был его брат, Эниэл, который был на два года его старшее. Но ни Миро, ни Эниэл детьми так и не побывали. Всё своё детство они попрошайничали, проживая в лагерях для беженцев, хотя этим больше занимался Эниэл. Каждое туманное утро он выходил куда-нибудь на площадь, где оказывался среди тысяч новоприбывших беженцев и затем возвращался с отходами еды или иногда с одеждой – старой курткой, рубашкой или носками, которые он или выпросил, или украл. Однажды, Эниэл принес ему что-то маленькое, сделанное из дерева. Оранжевого цвета. В форме какого-то зверя. - Что это? - спросил Миро. - Игрушка, - ответил Эниэл. Игрушка не произвела на Миро никакого впечатления. В форме игрушки он узнал слона. Но все-таки этот маленький деревянный объект чем-то привлёк его внимание. Миро вообразил себе слона, пересекающего пустыню, и что он на нём едет, и его преследуют плохие люди. И как-то, однажды утром он проснулся – слона уже не было. Они с Эниэлом долго и напрасно его искали. Когда Миро лёг спать в заброшенном сарае, то он поставил слона у своего лица на грязный земляной пол, а ночью кто-то его украл, как объяснил Миро Эниэл. Возможно, это был кто-то из тех, кто какое-то время жил с ними в этом сарае. |
