Губер решил рискнуть, высказать все, что он держал в себе все эти месяцы:

— Мне очень жаль, Джерри, о том, что произошло прошлой осенью, — начал он, глубоко набрав в легкие воздух. — Я позволил себе не быть рядом, не поддержать тебя, когда на твоем пути стояли Арчи Костелло, Эмил Джанза и «Виджилс».

Джерри отставил руки так, словно падал на пол. Его голова изо всех сил начала извиваться. В глазах вспыхнул ужас. Этот дом уже не был заброшен и из него уже никто не подсматривал, и из него лучился свет, свет печали, иди даже негодования или ненависти.

— Не надо… — сказал Джерри. Это слово было словно вычерпнуто откуда-то из его глубин. — …не хочу говорить об этом…

— Я должен это сказать, — сказал Губер.

Джерри неистово завертел головой. Он вскочил с кресла, словно в панике, словно комната была в огне. Его глаза были, чуть ли не в слезах.

— Что было, то было, — сказал он, — и ничего хорошего из этого не вышло, и ничего с этим теперь не поделаешь, — он отвернулся, подошел к окну, и Губер увидел, с каким трудом ему дается управление своим телом. Джерри стоял перед ним, и Губер снова убедился в том, насколько он бледен и хрупок.

— Я тебя не звал, — сказал Джерри и снова взял себя в руки, на глазах не было ни малейшего намека на слезы, подбородок был слегка приподнят в легком намеке на вызов. — Тебе звонил мой отец, — и казалось, что он не может подобрать нужное слово. — Я… — и он снова напомнил Губеру дом, из которого подглядывают.

— Мне все еще жаль — сказал Губер. Ему нужно было выговориться. Он не ждал никакого прощения, ему нужно было лишь признание — самому себе. — Это было ужасно. Все что я делал прошлой осенью. Мне только нужно, чтобы ты знал.

Джерри продолжал кивать, не глядя не него, все еще думая о чем-то постороннем, все тот же хилый, уставший и уязвимый взгляд, который возлагал на Губера все большую вину.

— Лучше уйди, — сказал Джерри. Звучало нудно и устало. Он оглянулся на Губера, но при этом, стараясь избежать его взгляда.

— Правильно, — сказал Губер притворяясь, что все нормально. — Я не хочу тебя утомлять. — У меня назначена очередь к дантисту, — он немножко соврал, что пока не было еще одним предательством. — Я как-нибудь зайду.

«Никогда в ближайший миллион лет» — подумал он.

Отец Джерри появился в двери, словно его вызвали звонком, которого Губер не слышал.

— Ты уже уходишь, Губер? — спросил он, фальшь в голосе была не скрываема.

Губер кивнул и обернулся, чтобы сказать Джерри «до свидания», в надежде, что тот вдруг скажет: «Посиди еще немного, Губ, если можешь», что в действительности не нужно было говорить. Ему бы хотелось услышать от него: «Ты не предал меня, Губер. И даже если это сделал, то я все понимаю. Я — все еще твой друг», — и он знал, что Джерри так не скажет.

И он не сказал ничего. Просто посмотрел ему вслед как-то беспокойно и одиноко, будто его ранили, хотя реакции от него не последовало вообще.

— У меня очередь к зубному, — Губер слышал, как лепетал его собственный голос, обращаясь к мистеру Рено.

— Конечно, конечно, — мягко ответил мистер Рено с пониманием в голосе. — Мои сожаления…

Сожаления о чем?

— Бывай, Джерри.

Джерри в вялом приветствии махнул рукой, все еще избегая его взгляда, и глядя куда-то мимо Губера.

Губер удалился ко всем чертям.

Позже он бежал по улицам Монумента по кромке тротуара. Темп его бега был не тот, что обычно: с его неторопливыми и большими шагами, а это был бешеный темп.