Лауры не было дома.

Или возможно она не открывала дверь, также как и не отвечала на телефонные звонки.

Он снова нажал на кнопку и вслушался в слабое эхо звонка, которое звоном отдавалось от стен где-то внутри этого дома. Но других звуков за дверью не было, ни какого шевеления или шагов. Так или иначе, дом казался пустым. Присутствие Лауры для него всегда было ярким и сильно ощутимым. Ею полнился воздух, возбуждая все его чувства. Теперь: ничего. У входа в дом «Фольксвагена» ее матери не было также.

Он пнул ногою дверь и уже не ждал ответа, но ему было нужно хоть что-то сделать.

Проклятье. Ему, во что бы то ни было, нужно было ее увидеть. Переполненность виной, одиночеством и тоской брала его за горло. Его затравили разного рода мысли, кружась вокруг, словно снежинки вокруг крошечных людей в стеклянном шаре у него на камине.

Он повернулся, спустился с крыльца, и почувствовал себя так, словно отступает, понеся серьезные потери в перестрелке. Он побрел к своей машине. Игривость и веселье весеннего дня раздражали его. Сверкающее солнце, дуновение армата сирени и весь этот пустой бред.

За этот день он уже второй раз побывал у нее дома. В первый раз он приехал сюда сразу после уроков и не найдя ответа поехал к ее школе. Там никого не было. Заглянув через дверь главного входа, он увидел уборщицу, отдирающую шваброй коридор. В этой школе он был посторонним. Возвращаясь к машине, он понял, как мало знал о ее жизни, о ее буднях. Иногда она могла рассказать ему о своих подружках. С двумя из них он был знаком, но в его памяти их лица были смазаны, и к тому же он не помнил, кто из них Дебби, а кто Донна.

Его подбородок покоился на рулевом колесе, и он печально смотрел на дом Лауры. Ожидание показалось ему безнадежным: дом был пуст, внутри не было никого.

Его сознание переключилось на встречу «Виджилса» и на очередное странное представление Арчи. В обычной ситуации он мог взвесить и рассчитать каждый шаг Арчи, но теперь не смог ни на чем сконцентрироваться. Лаура и его мучения преобладали над всем остальным.

Прошло пятнадцать минут. Расстроившись более чем когда-либо, он выдохнул почти весь, накопившийся в легких воздух, как и в случае других неприятностей, и завел мотор. Он больше не мог сидеть и не делать ничего.

Один лишь лучик света был в этот мрачный день, не столь яркий, но, по крайней мере, не такой тусклый и блеклый, и не угнетающий, как все остальное. Проект был отменен, как и участие в нем Рея.

По крайней мере, он мог кому-нибудь принести хорошую новость, лучшее из произошедшего в этот мерзкий день.

Позже мать Рея Банистера повела его в подвал.

— Он работает над секретным проектом, так что вероятно он тебя не впустит, — сказала она в хорошей манере. У нее было приятное загорелое лицо. Такого загара, как у нее, Оби никогда еще не видел: глубокий и темный — цвета тающей карамели. Он следовал за ней через весь дом и затем вниз, по подвальной лестнице. — Не забудь постучать, — сказала она ему вслед.

Дверь под лестницей была закрыта. Секретный проект? Он постучал.

— Кто там? — из-за двери голос Рея звучал слабо.

— Оби.

Спустя какой-то момент Оби оказался около «секретного проекта», возле чего-то, чтобы не провалиться, похожего на гильотину, что, в общем-то, в точности ею и оказалось.

— Ладно, это не совсем гильотина. Это иллюзия, фокус, но один из лучших.

— Ты сам это построил? — спросил Оби. Этот аппарат восхитил его и в тоже время напугал. В мрачном освещении подвала от него исходила угроза.

Вдруг Рей показался застенчивым:

— Я всегда любил что-нибудь построить собственными руками, — его рука махнула в сторону лезвия, и он сказал: — Я только что собрался проверить, как она работает.